Корреспондент: 120 лет одиночества. Довженко не смог воплотить свое основное желание

Организатор петлюровских отрядов, активный политик и просто человек — накануне 120-летия со дня рождения Александра Довженко Корреспондент побывал в мемориальном кабинете Центрального государственного архива-музея литературы и искусства, где узнал малоизвестные факты о знаменитом режиссёре, пишет Анна Давыдова в №35 издания от 5 сентября 2014 года.

Некогда в трёхэтажном здании XVIII века на территории заповедника София Киевская находилась духовная школа — бурса. Жарким летом здесь всегда прохладно, а зимой, наоборот, тепло — стены-то 1,20 толщиной. Сегодня они создают идеальный температурный режим для важных «постояльцев», чьи имена много значат для украинской культуры.

Поэт Андрей Малышко, композитор Платон Майборода, писатель Юрий Яновский, кинорежиссёр Александр Довженко и многие другие — мемориальные кабинеты, обставленные их личными вещами, разместились в бывших кельях семинаристов вдоль длинного коридора: настоящее общежитие гениев.

«Всего у нас хранится 1.400 фондов. Какая-то часть из них — архивы организаций, к примеру кинофонд киностудии им. Довженко за все годы её существования. Но самая большая часть, 1.200 фондов, персональные», — рассказывает директор Центрального государственного архива-музея литературы и искусства Украины (ЦГАМЛИ) Елена Кульчий.

Довженковский фонд под № 690 — один из самых интересных и полных, в нём 350 единиц хранения. Кроме копий документов, касающихся жизни и работы режиссёра в Москве (значительная часть оригиналов хранится в российских архивах), в ЦГАМЛИ есть множество его личных вещей — от уникальных автопортретов до внушительного письменного стола, за которым он работал, приезжая в Киев к сестре.

Хотя, вместо того чтобы бережно храниться в архиве, большинство этих предметов вполне могли попасть на свалку. После смерти сестры режиссёра Полины Дудко вещи из её квартиры по ул. Горького, 4/6, были ну очень оперативно вынесены работниками ЖЭКа в подвал: хотелось поскорее освободить жилплощадь. Племянники Довженко, сыновья Полины Петровны Александр и Тарас Дудко, на тот момент жили в Москве и физически не могли спасать собственное наследство. В итоге с их разрешения предметы из подвала забрал архив-музей.

Мемориальный кабинет, открывшийся в 1984-м, — это своеобразная капсула времени, застывший момент из чужой жизни, возможность прочувствовать быт человека, которого знаешь по учебникам истории, фрагментам чёрно-белых фильмов и стандартным эпитетам — великий, гениальный и пр.

Попадая туда, знакомясь с архивными документами и разглядывая старые фотографии из огромного, неимоверно тяжёлого деревянного альбома, хранившегося в московской квартире вдовы режиссёра Юлии Солнцевой, понимаешь, что открываешь для себя совсем другого, не «книжного» Довженко.

Петлюровец

Родители Довженко были неграмотны. Из 14 их детей выжили только двое — Александр и Полина. Отец не пожалел одной из своих семи десятин земли на то, чтобы его единственный сын смог получить образование. Выпускник Глуховского учительского института, преподававший в Житомирском начальном училище буквально всё — от гимнастики до географии, Довженко не захотел (или не смог) оставаться скромным мирным учителем во времена глобальных и кровавых перемен.

«Совершенно секретно. Начальнику архивного отдела МВД, — цитирует Кульчий документ, копия которого находится ЦГАМЛИ. — По имеющимся у нас данным, Довженко А. П. начиная с 1917 года включается в активную политическую деятельность, состоя равновременно в партии боротьбистов [Украинская партия социалистов-революционеров] и укапистов [Украинская коммунистическая партия]. Довженко якобы состоял одним из адъютантов гетмана [Павла] Скоропадского. Во время петлюровщины в 1918 году организовывал петлюровские отряды и в дальнейшем был адъютантом 3-й отдельной бригады Сечевой дивизии, начальником которой был атаман Волохов. В 1920 году, после разгрома петлюровщины, Довженко вернулся в Житомир, был арестован органами ЧК, но благодаря активному вмешательству житомирской организации не то боротьбистов, не то укапистов Довженко из-под стражи был освобождён. Необходимо по петлюровско-гетманским архивам, а также архивам бывших организаций боротьбистов и укапистов по г. Житомиру и г. Киеву проверить данные о Довженко».

Это документ 1941 года. К тому времени режиссёр, уже снявший Землю, Звенигору и Щорса, давно жил в Москве и пользовался покровительством Иосифа Сталина. Но несмотря на это всё равно считался неблагонадёжным: петлюровское прошлое и проукраинская позиция не оставляли вариантов.

И в 1943-м произошло неизбежное — страшный и правдивый фильм Битва за нашу Советскую Украину (Украина в огне) вызвал жесточайшее недовольство Сталина «антиленинскими ошибками» и «националистическими извращениями». После этого произведения Довженко были запрещены к публикации «без особого на то разрешения агитпрома ЦК ВКП(б)», а сам он, снимая фильм Мичурин, заработал первый инфаркт, пытаясь сделать картину идеологически правильной.

Почему же его всё-таки не посадили?

«Все эти доносы делались для того, чтобы на всякий случай иметь на человека компромат. Пока он оставался лояльным и мог быть полезен, его старались не трогать», — рассуждает Кульчий, закрывая очередную из множества папок с доносами на Довженко.

К слову, в каждой из архивных папок есть специальный листок использования документов — там расписываются люди, работавшие с делом. На каждом листике — 10, максимум 20 фамилий: не так-то много желающих выискивать факты в архивной пыли.

Изгнанник

Переехавший в Москву в середине 1930-х Довженко всегда мечтал вернуться на родину, но его не пускали как неблагонадёжного. «Вертатись хочу на Вкраїну. Президіє! Допоможи мені житлом: давно колись його одібрано в мене. Великої квартири мені не треба. Тільки треба мені, аби з одного бодай вікна було видно далеко. Щоб міг я бачити Дніпро і Десну десь під обрієм і рідні чернігівські землі, що так настирливо ночами почали маритись мені», — обращался он к Союзу писателей за полтора месяца до своей смерти в 1956 году. Но дорога домой для него была закрыта — как для живого, так и для мёртвого.

Довженко: Вертатись хочу на Вкраїну. Президіє! Допоможи мені житлом: давно колись його одібрано в мене. Великої квартири мені не треба

Елена Кульчий показывает нам хранящуюся в архиве копию письма Солнцевой к другу Довженко, Малышко: «В тот день, когда не стало Александра Петровича, я попросила замначальника главка Радчука позвонить в Киев и сообщить, что А. П. Довженко надо немедленно перевезти и похоронить на Украине. Он много раз просил меня об этом при жизни. Радчук не смог договориться ни с кем… Как же так могло случиться, что вы все не выполнили его последнего желания, его последней воли? Где же были ваши деятели, бажаны [Николай Бажан, тогдашний глава Союза писателей УССР] и другие? Где были его настоящие друзья и товарищи? Я предполагала, что решение именно этого вопроса вы все возьмёте в свои руки… Но ни один из вас ему не помог».

Солнцева хотела похоронить Довженко в Киеве, на Аскольдовой могиле, откуда виден Днепр. Тот же Бажан озвучивал другую версию последней воли режиссёра — вернуться хотя бы после смерти в родную Сосницу, село под Черниговом. Но так или иначе погребён режиссёр на Новодевичьем кладбище в Москве, а неоднократно поднимавшийся вопрос перезахоронения так и не был решён.

В прошлом году ЦГАМЛИ совместно с Российским государственным архивом литературы и искусства презентовали первое издание дневников Довженко. По завещанию Солнцевой 50 лет никто не имел права работать с этими документами. Срок истёк в 2010-м. Как оказалось, предостережение вдовы было нелишним: слишком много в них откровенных высказываний по поводу коллег и властей.

Такие документы — настоящий клад для исследователей.

«Очень интересно и полезно узнавать через дневники историю страны. Настоящую, не рафинированную, не причёсанную — такую, какой её видит живущий в ней человек», — признаётся Кульчий.

По её словам, очень долго продолжались переговоры о том, где же всё-таки впервые должны быть изданы дневники — в Украине или России. В итоге они вышли в харьковском издательстве Folio.

«Можно сказать, что хотя бы так, но Довженко всё-таки вернулся в Украину», — резюмирует директор архива.

Муж двух жён

Создавая монументальный и безупречный образ Довженко, «нашего всего» отечественного кино, советские исследователи упоминали лишь об одной женщине в его жизни — актрисе Солнцевой, соратнице, соавторе, профессиональной «жене гения». Но на самом деле она была его второй супругой. Более того — официально стала таковой лишь за пару лет до его смерти, после трёх десятков лет фактического брака.

С первой супругой, Варварой Крыловой, Довженко познакомился в Житомире: они оба преподавали в училище. Пара обвенчалась в 1917 году, а светский брак заключила лишь в 1923-м в Германии, где будущий режиссёр учился живописи. К слову, в ЦГАМЛИ хранится альбом его друга, Николая Глущенко, в котором есть репродукции двух портретов, Довженко и Крыловой, написанных знаменитым художником тогда же в Германии (оригиналы не сохранились). Но спустя три года эта история любви закончилась.

В 1926-м, когда Довженко работал на Одесской кинофабрике, он встретил звезду немого кино Солнцеву, приехавшую из Москвы сниматься в фильме Аэлита. Красавица актриса буквально заворожила режиссёра. И законная жена — простая учительница, которая к тому же фактически стала инвалидом из-за туберкулёза костей, — предпочла уступить дорогу сопернице.

«Тем не менее Тарас Дудко рассказывал нам, что в трудные минуты жизни Варвары Семеновны и её ребёнка Довженко помогал им, хотя, конечно, делал это так, чтобы не знала Солнцева», — рассказывает сотрудник архива Василий Шепелюк.

Что же это за ребёнок, ведь у Довженко официально не было детей ни от Крыловой, ни от Солнцевой?

«Но у Варвары Семёновны был сын Вадим, родившийся, когда они с Довженко уже не жили вместе, — говорит Шепелюк. — По словам Дудко, Вадим чем-то напоминал Александра Петровича. Но эту тайну Крылова унесла с собой. На самом деле она была его женой официально где-то по 1955-й, хотя об этом никто не знал. Говорят, примерно за год до смерти Довженко Солнцева прислала кого-то к ней в Украину, чтобы та дала согласие на официальный развод».

«Он был великим мастером кино. Но при этом — таким же человеком, как и все. Каждый имеет право на личную жизнь», — резюмирует Кульчий, завершая экскурсию по мемориальному кабинету.

Действительно, в этой крохотной комнатке — бывшей келье, ставшей посмертным домом для вечно бездомного украинского гения, — как нельзя явственнее ощущается «человечность» забронзовевшего Довженко. А когда смотришь на его автопортрет, написанный резкими, отрывистыми мазками 90 лет назад и ныне украшающий одну из стен кабинета, видишь не человека-монумент, а простого молодого сильного мужчину, которому очень хочется перевернуть мир и сделать что-то важное. Точно так же, как и любому другому.

***

Этот материал опубликован в №35 журнала Корреспондент от 5 сентября 2014 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент,опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.