Корреспондент: Интервью с режиссером Поводыря
Накануне выхода в прокат своего фильма Поводырь режиссер Олесь Санин дал интервью Корреспонденту.
Он рассказал, как собирается дать бой Брэду Питту, и объяснил, почему не стал снимать авторское кино о Майдане, пишет Анна Давыдова в №44 журнала от 7 ноября 2014 года.
Киевский продакшен Pronto Film, занимавшийся съёмками Поводыря, расположен в промзоне на Подоле, на самом берегу Днепра. Прямо рядом со студией пришвартована белая яхта, на борту которой выведено название — Романтик. Подходящее место для встречи с режиссёром, чей новый фильм, выходящий в прокат 12 ноября, полностью называется Поводир, або Квіти мають очі.
Трудно было придумать более поэтичное название для картины, рассказывающей о совсем не романтическом — наоборот, по-настоящему трагическом моменте украинской истории — расстреле съезда кобзарей в Харькове в середине 1930-х. Эти события Олесь Санин показывает глазами мальчика — сына американского инженера, приехавшего в УССР помогать строить социализм.
После гибели отца сироту спасает слепой лирник, и паренёк становится его поводырём. У этого персонажа тоже был реальный прототип: есть сведения, что зимой 1934 года на железнодорожных путях действительно был найден обмороженный ребёнок, назвавшийся сыном американского инженера. Правда, ничьим поводырём он не стал — погиб от тифа.
Кобзарство для Санина — очень личная тема. Он сам играет на старосветской бандуре и колёсной лире, умеет изготавливать музыкальные инструменты и числится в Киевском кобзарском цеху под псевдонимом Олесь Смык.
— Говорят, вы сами когда-то были поводырём у кобзаря. Вам сейчас 42 года, а значит, если это и было, то максимум лет 30 назад. Неужели тогда ещё оставались аутентичные представители этой культурной традиции?
— Не совсем так — нельзя сказать, что я был поводырём. Но да, эта тема заинтересовала меня ещё в старших классах. Я узнал, что на Волыни живёт Иван Власюк, которого называли последним лирником, и отправился к нему в село. Когда я с ним познакомился, у Ивана уже не было музыкального инструмента — его колёсную лиру забрали в музей. Но он все ещё продолжал играть, хоть и на баяне. И тогда я загорелся идеей сделать для него новую лиру. Позже, когда уже учился в Киеве, нашёл мастерскую, собрал инструмент и вновь отправился к Власюку, но приехал уже на его могилу…
В Киевском кобзарском цеху моим учителем был Николай Будник, перенявший традицию от Георгия Ткаченко — одного из немногих кобзарей, избежавших тех репрессий, о которых рассказывает мой фильм. Но под них попали его учителя.
— В советские времена эта тема была под запретом.
— Но история о кобзарском съезде, закончившемся массовым расстрелом, всё равно тихонечко обсуждалась. Только я в неё не верю — точнее, не верю, что кобзари пошли туда добровольно. Да, кого-то обманули: пообещали выдать разрешения играть на улицах. Ведь милиция их арестовывала. [Борясь с «кобзарским национализмом», ЦК ВКП(б) выдала четыре постановления — О запрещении попрошайничества, Об обязательной регистрации музыкальных инструментов в отделах милиции и НКВД, Об утверждении репертуара в учреждениях народного комиссариата образования и положение Об индивидуальной музыкально-исполнительской деятельности.]
Прямой запрет воспринимался обществом довольно агрессивно — впрочем, как и сейчас. Ведь запрет — это проявление слабости. Но с кобзарями так ничего и не получилось
Поначалу кобзарей всячески пытались ввести в систему советских институтов, даже специально Думу про сокола Сталіна написали — пойте, мол, кто же вам мешает. Прямой запрет воспринимался обществом довольно агрессивно — впрочем, как и сейчас. Ведь запрет — это проявление слабости. Но с кобзарями так ничего и не получилось: были аресты, обвинения в национализме, бродяжничестве и пр. И со временем всё это превратилось уже в тотальные неприкрытые репрессии.
Кроме идеологической они имели и практическую сторону: ну кому нужны слепые? Валить лес они не могут, а в тюрьме их нужно кормить. И физическое уничтожение было очень прагматичным решением. В ситуации, когда голодом были выморены целые регионы страны, убийство такого незначительного числа людей прошло незамеченным. Но при этом оно имело огромное значение, ведь кобзари были носителями истории, памяти, настоящими живыми музеями и храмами.
— Ваш фильм был готов ещё год назад. Почему премьера только сейчас?
— Всё началось с того, что мы не могли получить прокатное свидетельство: то не было ручки, то бумажки, то чиновника — обычная история. И так продолжалось несколько месяцев. Мы ждали, ждали… Дошло до того, что я уже был готов стать первым пиратом собственного фильма!
Мы искали какие-то возможности, фестивали, но только начали вплотную этим заниматься, как произошла революция. И тут уже было не до кино — ни до своего, ни до какого-то ещё. Мы взяли камеры и начали снимать Майдан, семьи превратились в какие-то волонтёрские организации — всё как у всех. А потом… Потом появилось ощущение того, что картина стала не то чтобы сложной для восприятия — скорее она прошлась бы по оголённым нервам.
— Но ведь нервы и сейчас оголены — война-то, по сути, не закончилась.
— Да, не закончилась. Зато мы сделали какие-то выводы для себя, достигли каких-то побед, научились себя ценить. Мы поняли, что мы вместе. Осознали свои общие ценности — то, что мы любим, что ненавидим, чему учим своих детей, за что готовы умереть. Это и называется культура. У нас появилось не просто население, которое живёт на определённой постсоветской территории, а народ. В общем, фильм не изменился — изменился зритель.
— Вы снимали на Майдане как простой оператор для иностранных телеканалов. Режиссёр с именем, большой человек — как так?
— И что? Там были все люди с именем — только кому какое дело до твоего имени в такой ситуации? Снимать там что-то ради собственной славы — для меня это было невозможно. Тот же Вавилон'13 — другое дело: это не авторские работы, там не написано, кто режиссёр. Снятые ими кадры потрясали тогда и потрясают сейчас — это наша история свободы.
И ещё один момент. Знаете, в чём-то я просто прятался за камеру. У меня есть спортивная и даже военная подготовка. Но при этом я понимал, что я слабый человек — слабый в том смысле, что не могу ударить другого. Я очень уважал людей, которые могли это сделать. А я — нет: моя моральная проблема — я не могу бить другого человека. Не могу взять камень, палку или бутылку с зажигательной смесью. Насилие ведёт лишь к насилию.
Когда ты берёшь в руки камеру, ты тоже там стоишь, ты тоже защищаешь, ты делаешь нужное дело, но при этом не идёшь вразрез со своими убеждениями
И когда ты берёшь в руки камеру, ты тоже там стоишь, ты тоже защищаешь, ты делаешь нужное дело, но при этом не идёшь вразрез со своими убеждениями. Вот вы сказали «большой человек». Да, я большой человек — я такого размера, что могу прикрыть собой двух-трёх людей, и это важно. А в начале событий на Майдане, когда камер ещё боялись, журналисты и операторы в принципе были своеобразным буфером между демонстрантами и милицией.
Позже, конечно, всё изменилось. Но как ты в такое время можешь быть дома? Или думать: «Ну, сейчас я сниму свой авторский фильм про Майдан». Для меня это дикость. Но я знаю, что многие воспринимают по-другому. Возможно, это неправильно для профессии. Но правильно для меня.
Вероятно, не стоит так говорить, но мне надоело. Я не хочу так больше жить. Для меня, как и для многих, правда стала щитом
Вероятно, не стоит так говорить, но мне надоело. Я не хочу так больше жить. Для меня, как и для многих, правда стала щитом.
— Вы делаете многое из того, без чего большинство обошлось бы. В частности, отыскали для съёмок одного эпизода Поводыря раритетную камеру Parvo Debrie. Оно того стоило?
— Фильм начинается с показа киножурнала об американском тракторе — такая пропагандистская советская агитка. И этот киножурнал мы действительно снимали на Debrie. Говорят, что это именно та камера, с которой работал Дзига Вертов [один из основателей документального кино, чей фильм Человек с киноаппаратом (1929) считается одной из величайших документальных лент в истории]. Не знаю, так это или нет, но модель у него действительно была такая же. Мы нашли эту камеру у Эдуарда Тимлина — оператора, преподавателя, известного коллекционера такой техники.
Стоило ли так «заморачиваться»? Знаете, мы «заморачивались» по поводу очень многих вещей — для нас был очень важен фактор подлинности.
У нас снимался трактор № 4, который из американских запчастей собрали в первый день работы Харьковского тракторного завода. Он 50 лет простоял на постаменте, а потом, когда завод был продан, трактор, грубо говоря, украли — сняли с постамента и увезли. И вот нашлись энтузиасты, которые, зная, что нам такой нужен для фильма, его восстановили — он ехал в кадре!
Мы делали очень многое из того, что обычно не делается в «декорационном» кино, — в фильме нет ни одного «компьютерного» кадра
Ещё ради картины мы реконструировали старинный поезд, воссоздали вокзал. Мы делали очень многое из того, что обычно не делается в «декорационном» кино, — в фильме нет ни одного «компьютерного» кадра.
— Но зачем?
— Если бы я воссоздавал эпоху на компьютере, то результат смотрелся бы как «кино-кино» — ну, словно Властелин колец. Только Властелин колец — это ведь не история реальности.
Вот все спрашивают: «Зачем ты собрал почти 200 незрячих людей? Можно же было просто линзы массовке надеть». Только спрашивают ровно до тех пор, пока не увидят всё в кадре. Конечно, с линзами было бы проще, но настоящие слепые — они ведь двигаются по-другому. У них всё по-другому! И это принципиальный момент — фиксировать правду.
У нас есть маленькая сцена, где с актрисы Ольги (Джамала), лепят скульптуру. Все знают, что для памятника Тарасу Шевченко в Харькове — где Кобзаря окружают герои его поэм — позировали актёры театра Березіль Амвросий Бучма, Наталья Ужвий и др. Но прообраз одного персонажа — комсомолки с книжкой — всегда был загадкой. Да, Шевченко не писал о комсомолках, но вот она — стоит прямо у подножия его каменной фигуры. И мы нашли легенду, дающую ответ на этот вопрос: согласно ей, комсомолка — это ещё одна актриса театра, которую недолюбливают коллеги (именно её играет Джамала).
В фильме эпизод со скульптурой — крошечный. Но эту скульптуру по-настоящему лепил народный художник Украины. Есть маленькие сцены — 20 с, 30 с, — на которые ушли месяцы работы.
Мы сделали более 20 музыкальных инструментов — не декорации, не реквизит. А после съёмок отдали их слепым, которые у нас снимались. И те начали учиться играть. Их жизнь обрела смысл: они не просто собирают розетки в УТОСе — теперь у них есть что-то большее. Ведь почему среди кобзарей было столько незрячих? Потому что эти люди умеют видеть мир сердцем. Им всё равно, как человек выглядит, богат он или беден, — они оценивают совершенно по-другому.
— Стремясь к «настоящести», вы выбрали на заглавную роль американца Антона Грина. Где вы его отыскали?
— На кастинг подавались около 2 тыс. детей. До меня дошли что-то около сотни, но получилось так, что за неделю до съёмок у нас ещё не было главного героя. Я снова вернулся ко всем этим отборам, электронным письмам и нашёл этого чудо-Антона, который приехал к нам из Детройта. У него бабушка из Украины, он бывал здесь на каникулах, но о стране почти ничего не знал. Язык понимал, хотя почти не говорил. А спустя три месяца съёмок для нас неожиданно стало проблемой, что у него фактически пропал акцент. У Антона прекрасный слух: родители — музыканты, сам тоже занимается музыкой. И он схватывал звучание речи просто на лету.
Почему был нужен мальчик-иностранец? Вы ведь всегда узнаете иностранца — по взгляду, по улыбке, по другой реакции на какие-то привычные нам вещи, по сосредоточенности, с которой он пытается понять чужой язык. И это очень сложно, почти невозможно сыграть.
Хотя Антон чрезвычайно одарённый — настоящий актёр. Перед тобой стоит обычный современный мальчик десяти лет, американец — со своими какими-то гаджетами, играми. Но вот первый дубль, и — щелчок! — он превращается в совершенно другого человека из другого времени. Каждый раз для нас это была загадка.
— Сегодня ваш фильм с американским мальчиком выдвинут от Украины на приз Американской киноакадемии. Но авторы другого кандидата — фильма Племя — называют решение украинского оксаровского комитета заангажированным.
— Я не комментирую эту тему. Я не участвовал во всех этих перепалках в фейсбуке, в этом #ShitBucketChallengeUkrainianFilm, или как это назвать. Парни перешли все грани профессионального общения, обидели очень многих людей. Скажу одно: время покажет.
— Время может показать ещё вот что: доныне ни один украинский фильм не окупился в прокате — максимально приблизились Тіні незабутих предків, но, кажется, даже у них не получилось. Вы надеетесь это переломить?
— Надеюсь не я — надеется прокатчик. Был тестовый просмотр в Ровно. Не самый большой город — сеансы в одном кинотеатре, в одном зале, по одному в день. Мы сделали недельный прокат, и заполненность залов была 90%. И так на каждом показе. На ОМКФ — два аншлага, на благотворительной Неделе украинского кино в помощь Олегу Сенцову — 600 человек в зале на 400 мест. Так что да, у прокатчика большие надежды. Он хочет доказать, что украинское кино может быть конкурентоспособным.
Мне просто стыдно ходить и рассказывать: «Мы не смогли, потому что…» — и дальше длинный список почему. Если с этим не бороться, ничего не изменится. Не хочу всю жизнь говорить, почему не удалось. Даже если не удастся, хочу попробовать, попытаться
Я для себя принял решение — хочу снимать кино для людей. Ведь для чего ещё этим заниматься? Я многое умею — могу делать музыкальные инструменты, рисовать, лепить, снимать рекламу. Но мне просто стыдно ходить и рассказывать: «Мы не смогли, потому что…» — и дальше длинный список почему. Если с этим не бороться, ничего не изменится. Не хочу всю жизнь говорить, почему не удалось. Даже если не удастся, хочу попробовать, попытаться.
Знаю, что выхожу на рисковую территорию: в этом же кинотеатре в соседнем зале будет идти Брэд Питт, терминаторы, трансформеры — всё что хочешь. Я пошёл в этот мир и понимаю, что могу получить по морде. Но если мы с этой историей выстоим, будет легче.
Цифры Поводыря
Амбициозный проект Олеся Санина потребовал нестандартных решений и больших ресурсов
10 лет
потребовалось, чтобы Поводырь из режиссёрского замысла превратился в фильм: большей частью, работа стопорилась из-за трудностей с финансированием
87 дней
занял непосредственно съёмочный процесс
7 км железной дороги
было восстановлено, чтобы снять эпизоды с ретропоездом
200 незрячих
примерно столько слепых со всей Украины сыграли в фильме бандуристов. Среди них, в частности, бронзовый призёр Паралимпийских игр – 2004 Игорь Засядкович, которого можно увидеть в сцене драки между кобзарём и энкаведистами
6 кинотеатров
будут демонстрировать Поводыря со специальным тифлопереводом для незрячих. Это СинемаСити в Одессе, Мультиплекс Аврора в Запорожье, Мультиплекс Караван в Днепропетровске, 8½ в Харькове, Кинопалац во Львове и Оскар (ТРЦ Gulliver) в Киеве
Данные информационно-справочной службы Корреспондента
***
Этот материал опубликован в №44 журнала Корреспондент от 7 ноября 2014 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент,опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.