Корреспондент: Месть – это зло. Воспоминания ребенка-солдата
Как дети, волею судьбы оказавшиеся на войне, становятся солдатами.
Об этом афроамериканец Ишмаэль Бих, родившийся и воевавший в Сьерра-Леоне, рассказывает в книге Завтра я иду убивать, пишет Руслан Иванов в №12 журнала Корреспондент от 27 марта 2015 года.
Все военные конфликты похожи друг на друга, будь то в Европе или Африке. Смерть, голод, страх и неоправданная жестокость не имеют цвета кожи и национальности. А ещё – возраста, утверждает Ишмаэль Бих, автор книги Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата. Уроженец Сьерра-Леоне, в прошлом ребёнок-солдат, ныне он работает политологом в Нью-Йорке.
В период гражданской войны в своей стране в начале 1990-х с автоматом наперевес 13-летний Бих пошел мстить боевикам-повстанцам за расстрелянную семью. В момент государственного переворота, не получив широкой поддержки населения, отряды боевиков, состоявшие в основном из военных из соседней Либерии, расправлялись с крестьянами, а те шли добровольцами в правительственные войска и жестоко мстили обидчикам.
Три года боёв изуродовали его детскую психику и оставили множество меток на теле, признаётся Бих. Он не рассчитывал дожить до совершеннолетия, но судьба даровала шанс. По программе ЮНИСЕФ Биха вместе с сотнями детей-солдат отправили в реабилитационный лагерь.
В своих воспоминаниях Бих рассказывает о том, как сначала учился убивать, а потом пытался стать обычным подростком и общаться без помощи автомата. Книгу он посвятил своей погибшей семье и всем детям Сьерра-Леоне, у которых отняли детство.
Это предельно откровенный взгляд на то, как мальчишки, слушавшие рэп и регги, смотревшие американские экшены и стрелявшие разве что из рогаток, в течение считаных недель становились закоренелыми убийцами. Только через несколько лет после реабилитации и переезда в США Бих осознал: ненависть, война и месть ведёт лишь к бесконечным виткам насилия и смерти.
О том, как война отразилась на состоянии общества:
Война разрушила все связи и сделала практически невозможным общение между незнакомыми людьми. Верить нельзя никому, даже 12-летнему подростку.
О тактике повстанцев прикрываться мирным населением:
Они [боевики] не хотели, чтобы население покидало город <…>. Захватывая города и деревни, они старались вынудить их обителей, особенно женщин и детей, остаться. Это позволяло отряду дольше продержаться в населённом пункте: чтобы сохранить жизнь гражданских лиц, армии приходилось тщательнее готовить операции по ликвидации бандитов, так что зачистки откладывались на неопределённый срок.
О жизни в захваченных боевиками городах:
Стрельба не прекращалась <…>. Она стала новым привычным звуковым фоном города. По утрам семейства собирались на верандах, держа детей на руках, все следили, как бродят по городу большие и малые группы людей с автоматами. Они грабили, насиловали, убивали, творили все, что их душе угодно.
О быте на оккупированных территориях:
Вскоре горожане привыкли к перестрелкам и безумию, творившемуся вокруг. Люди вновь занялись своими повседневными делами, ходили за продуктами, хотя опасность погибнуть от шальной пули оставалась. Дети играли во дворе, угадывая, из какого оружия произведён выстрел – из АК-47, G3 или гранатомёта.
О голоде в захваченных террористами городах:
Вооружённые люди разграбили все продовольственные магазины и рынки столицы, а из-за общей нестабильности ввоз в город продуктов из-за границы и из деревни прекратился.
О своём первом боевом опыте:
Я выстрелил в человека и убил его. В ту же секунду в моем сознании ожили все те страшные образы, которые я видел с самого начала этой войны. Я стрелял, а череда кошмаров проходила перед моим мысленным взором. Всякий раз, останавливаясь, чтобы сменить рожок, я представлял двоих своих мёртвых товарищей и с новым ожесточением начинал палить во врага. Кажется, я уничтожил все, что двигалось.
О собственном восприятии войны:
Семьёй для меня был отряд, а защитником и кормильцем – автомат. Я следовал простому правилу - «Убивай или будешь убит», а об остальном не задумывался. Прошло более двух лет, как я служил в армии, и я привык к тому, что убийства – неотъемлемая часть обычной, повседневной жизни.
О психологической адаптации к войне:
Я больше не думал о том, что могу умереть, а убивать других было просто, как воды напиться. Во время того первого боя я научился отключать сознание. К тому же мозг и память перестали сохранять проходящие перед глазами страшные картины. Во всяком случае мне казалось, что я уже не обращаю на них внимания и не веду им счёта.
О ненависти:
Всякий раз, когда я смотрел на боевиков во время тех вылазок, ярость вскипала в моей душе, потому что они были похожи на людей, игравших в карты на руинах деревни, где погибли мои родители. Так что, когда командир отдавал приказ стрелять, я старался убить как можно больше врагов. Но от этого мне не становилось легче.
О войне как повседневной работе:
Иногда прямо посреди просмотра фильма нам приказывали отправиться в очередной рейд. Мы возвращались через несколько часов, уничтожив тучу людей, и продолжали смотреть кино, будто отлучались на прогулку. У нас было всего три вида занятий — военные операции, кино и наркотики.
О типичной военной операции:
Обстреливая деревню с разных сторон, мы уничтожали всех, кто попадал на мушку, не дав ни единого промаха! Все мальчишки к тому времени стали отличными снайперами, а небольшой рост обеспечивал нам преимущество <…>. Мы прошли по улицам, убивая всякого, кто высовывался из дома или сарая.
О том, как война убивает все эмоции:
Я снова и снова вижу себя шагающим с автоматом Калашникова через кофейную плантацию в составе небольшого отряда <…>. На окраине плантации наш отряд тогда неожиданно наткнулся на другую вооружённую группу <…>. Мы открыли огонь и палили без остановки, пока не перебили всех до единого «конкурентов». Потом мы деловито обыскали мертвецов, забрали боеприпасы и провизию. Что-то съели тут же, рядом с трупами, хотя из их ран хлестали реки крови.
О последствиях участия в боях:
Всякий раз, когда я открывал кран, мне казалось, что оттуда хлещет кровь. Я долго и пристально смотрел на струю: она постепенно светлела и превращалась в обычную воду, и только после этого я мог напиться или принять душ. Иногда кто-то из ребят вдруг выбегал из здания с криками: «Боевики идут!». Порой я видел, как мальчишки помладше сидели возле камня и плакали, рассказывая, что это их мёртвые родные.
О миссии ООН по реабилитации детей-солдат:
Наверное, наивным иностранцам казалось, что стоит увезти нас из зоны боевых действий, как мы тут же перестанем ненавидеть друг друга. Им и в голову не приходило, что смена среды обитания в одночасье не вернёт нам нормального отношения к жизни. Мы были опасными, озлобленными, натасканными на убийство юнцами.
О последствиях войны:
По ночам многих по-прежнему мучили кошмары. Одни просыпались с криками в холодном поту и били себя по голове, чтобы прогнать страшные образы, продолжавшие терзать бывших солдат не только во сне, но и наяву. Другие вскакивали среди ночи и бросались душить тех, кто лежал на соседней кровати. Их оттаскивали, но они продолжали бегать и метаться по дому, иногда выбегая на улицу.
О жизни в реабилитационном центре:
Через несколько месяцев я привык засыпать без снотворного. Но даже после этого я просыпался каждый час <…>. Просыпаясь в поту, я начинал брыкаться и пинать невидимого противника, выбегал на улицу, падал на футбольное поле, обхватывал руками колени и перекатывался вперёд-назад. У меня никак не получалось вспомнить детство, как я ни старался. Впечатления войны перекрыли все, что было до этого.
Об учёбе в школе после реабилитации:
Оказалось, что соученики [из числа вывезенных мирных жителей] нас побаиваются. Они старались держаться от нас подальше, будто мы с Мохамедом могли вскочить и ни с того ни с сего кого-то убить. Каким-то образом все узнали, что мы были солдатами. Война не только лишила нас детства, но и до сих пор продолжала калечить наши судьбы. Её страшный отпечаток сказывался во всем, что бы мы ни делали.
О том, что помогало адаптироваться к мирной жизни:
Мы [дети-солдаты на конференции ООН] старались спокойно и без эмоций разобраться, что происходит в наших странах и как избавить детей от страданий <…>. Похоже, раны затягиваются, когда говоришь о своей боли, рассказываешь о ней миру и ищешь способы покончить с вызвавшими ее причинами.
О мести:
Теперь я понимаю, что все люди – братья. Из того, что произошло со мной, я сделал один главный вывод: месть – это зло. Я начал воевать, чтобы выжить и отомстить за погибшую семью, но быстро понял, что мне придётся убивать других. Семья погибшего захочет отомстить мне. Одно убийство последует за другим, и мести не будет конца.
РЕЗЮМЕ
Ишмаэль Бих. Родился в Сьерра-Леоне в 1980 году. С 13 лет — член отряда правительственных войск, воевавших против боевиков во время гражданской войны в 1990-х. В 16 лет — опытный боец.
Будучи вывезенным из района военных действий по программе ЮНИСЕФ, прошёл реабилитацию и в 1998 году переехал в США, где учился в Международной школе ООН и жил в приёмной семье.
В 2004 году получил степень бакалавра политологии. Является членом Наблюдательного комитета отдела по правам ребёнка организации Human Rights Watch. Живёт в Нью-Йорке.
***
Этот материал опубликован в №12 журнала Корреспондент от 30 марта 2015 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.