В ужасе войны. Как живут дети «в серой зоне»
Корреспондент побывал в гостях у жителей прифронтовой полосы и узнал, как изменила война самых маленьких обитателей Донбасса.
«Сперва мы ходили в школу по дороге, усыпанной минами, — рассказывают подростки из посёлка Жованка. — Они прямо на асфальте лежат, надо через них переступать. Потом родители решили, что через поле ходить будет не так опасно. А там надо след в след ступать и, если вдруг бахает, спрятаться негде. Падаешь в канавку и лежишь, ждёшь, пока стихнет. Можно и десять минут лежать, а можно и сорок…»
В посёлке Жованка неподалёку от Горловки проживает около 200 семей. В том числе и 11 детей, пишет Владислав Лазарев в №18 журнала Корреспондент от 13 мая 2016 года.
В целом, по официальным данным, в прифронтовой полосе Донецкой области постоянно находятся порядка 10 тыс. детей. Ещё 3-4 тыс. на Луганщине
В целом, по официальным данным, в прифронтовой полосе Донецкой области постоянно находятся порядка 10 тыс. детей. Ещё 3-4 тыс. на Луганщине. Но специалисты считают, что эту цифру можно смело увеличивать вдвое. Ведь многие семьи, покинувшие Донбасс ещё в начале войны, так и не прижились на мирной территории и вернулись домой.
«Мне говорили, что даже в Опытное привезли двух подростков. Хотя от этого посёлка до терминала Донецкого аэропорта рукой подать — всего-то около километра», — говорит координатор гуманитарной миссии Пролиска Евгений Каплин.
«Не важно, откуда прилетело»
Война разрезала Жованку на две части. Школа осталась на неподконтрольной Украине территории. Поэтому до недавнего времени ребята ходили на учёбу прямо через линию фронта. Сейчас сидят дома из-за очередного обострения боевых действий.
«У моей сестры дом находится на украинской территории, а огород в ДНР, — рассказывает местная жительница Люба. — И достаётся нам, соответственно, с двух сторон. Вначале мы ещё следили за тем, что и откуда прилетело. А сейчас уже всё равно, кто стреляет. Сил не осталось. Есть только усталость и злость».
В большинстве домов посёлка окна наглухо заколочены досками и закрыты щитами, а крыши затянуты плёнкой. Местные жители уже второй год живут как на пороховой бочке и не верят в поговорку про попадание двух снарядов в одну воронку.
«Вчера вечером нас опять обстреливали, — рассказывает Светлана, медсестра из Жованки. — Но ничего, живы. Когда тихо, дети на улице играют. Даже качели себе придумали, привязали к одной из веток «тарзанку» и катались на ней. Но как бабахнет, ребят как корова языком слизывает».
Долгое время посёлок жил без электричества и воды. Взрывы разнесли водопровод.
«Дождевую воду собирали в канистры, а электропроводку наши мужики как смогли сами починили, — вздыхает Светлана. — Газа нет до сих пор. Да и откуда ему взяться? Вы на трубы посмотрите… Нить газопровода посечена осколками как решето!»
Зимой, чтобы приготовить еду и согреться, местные жители рубили сады. Но поход «за дровишками» в посадку закончился плачевно. Житель села случайно задел растяжку и погиб.
Бесчисленное число дней и ночей родители с детьми провели в сырых и тёмных подвалах — прятались от бомбёжек. Там до сих пор лежат груды одеял, огарки свечей и вёдра, заменяющие туалет.
«Из-за тусклого света свечей болят глаза, да и воспалением лёгких переболели многие, — говорят местные. — Многие дети ещё с зимы с насморком, никак простуду не победим».
“Боюсь умирать”
В соседнем селе Бахмутка (оно расположено недалеко от печально известного КПВВ Зайцево) детей тоже немало. Как только я появился в посёлке, они окружили меня и стали наперебой рассказывать о пережитом.
— А наша собака от взрывов под корову прячется!
— А у нас лапами морду закрывает!
— А ещё у нас есть пёс Малыш. Он обстрелы за пять минут чувствует и убегает!
— А давайте я покажу вам своего котёнка? Его папа Сепаром назвал!
Через минуту 11-летний Эдик, 12-летняя Диана, 9-летняя Вика и 6-летний Богдан приносят мне серых и чёрных котят.
— Вот, этот чёрненький, его Сепаром зовут! — улыбается Диана.
«У нас школа тоже на той стороне, — меняет тему серьёзный Эдик. — Поэтому какое-то время мы учились дома. Учитель нам звонил и говорил, что делать. А тетрадки с домашним заданием раньше проверяла учительница из нашего села. Но потом она уехала, и в этом году мы не учились. А вы знаете, что на той стороне российские учебники и пятибалльная система оценок? Я думаю, у нас в Украине учиться легче… Кстати, я везде за последний год побывал — в Киеве, Красноармейске, Константиновке, Новолуганке. Там тихо... Не страшно... Можно гулять до 11 вечера. Если и бухает, то где-то очень далеко».
Родители наблюдают, как я общаюсь с детьми. Говорят, что это сейчас — когда не стреляют — они такие разговорчивые. А когда начинается бомбёжка, на глазах меняются.
«Начинают стрелять, и у детей мандраж тут же, — вздыхают бабушки. — Конечно, они не жалуются. Всё в себе стараются пережить. Но потом срываются на истерику и слёзы. Эдик падает в обморок, если сильно бьют».
Впрочем, при мне паренёк держится героем.
«Когда сильно стреляли, я валерьянку пил, — очень по-взрослому говорит он. — Самое страшное — прилёты. Когда не знаешь, где упадёт».
Мальчугана перебивает Вика:
«А помнишь, был день, когда мамы сидели у порога, и вдруг началась стрельба? — округлив глаза, вспоминает девочка.— Пуля просвистела рядом: фью! А ещё в прошлом году, когда сажали картошку, как началось… Мы с родителями прыгнули в яму. Папа меня прикрыл, а мама была рядом. И осколки на деревья падали. И мы, наверное, минут пять так лежали…»
— И что ты нам тогда говорила? — спрашивает Вику её мама.
— Что не хочу тут оставаться!
— Ты шептала: «Я боюсь умирать. Я не хочу умирать…» — тихо говорит мать девочки и смахивает слезу.
«Ещё страшно, когда военные напиваются, — снова подключается к разговору Эдик. — Они могут сбить машиной нечаянно или начинают стрелять ни с того, ни с сего. А трезвых военных мы совсем не опасаемся — они добрые».
«Богданчик, а ты чего боишься?» — спрашиваю я у самого младшего. Малыш смущается, тыкается носом, словно котёнок, маме в руку, и она отвечает вместо него.
«Он здесь заикаться стал. Когда уехали к родственникам на большую землю — проблемы с речью начала потихоньку иcчезать. Вернулись, и снова началось…»
“Считали снаряды Градов”
«Почему мы не уезжаем? Да потому что нас нигде не ждут, — говорит Марина Верцанова, директор школы в селе Троицком Попаснянского района Луганской области.— Да и остаться ни с чем страшно. Здесь дом, огород, который кормит, друзья… Нам с дочерью (она у меня в 8 классе учится) лучше здесь находиться. Даже несмотря на обстрелы. Знаете, я так думаю: если в селе работает школа, значит, село живое».
Обстрелы школу Троицкого не миновали. Было прямое попадание в коридор, в спортзал, в котельную. 18 воронок вокруг! Верцанова показывает мне пробитую снарядом крышу, обгоревшие полы спортзала. Мы идём по иссеченным осколками коридорам, заходим в отремонтированные классы, где как память о боях — дыры в классных досках. И как надежда на новую жизнь — мешки с цементом, банки с краской.
«40 дней нас бомбили. Всякое тогда было. И ползком лезли в подвал, и по нескольку дней оттуда не выходили, — вспоминает директор.— Считали выстрелы «градов», где взрывается, сколько. И когда наконец-то эти 40 снарядов легли, выдыхали — передышка! Можно пойти домой, погреться и поесть. А потом всё начиналось заново. Животный страх — вот что я помню. Его не с чем сравнить. У нас в посёлке особняки разлетались, словно карточные домики».
Мы подходим к школьному окну, Марина Игоревна показывает на один из домов:
«Вон там, во дворе своего дома мужчина погиб. Двое деток у него, мальчик в 5 классе, девочка в 10-м. И всё произошло на глазах детей, прямо у калитки. Малой к папе кидается, а все понимают, что бежать незачем, что он убит и что под таким обстрелом его не заберёшь. Его потом долго похоронить не могли. Он лежал в кухне, потом зарыли под пол, потом перезахоронили в саду. И только через пару недель отвезли на кладбище. У меня в этой школе учится дочь. Я помню, как она во время обстрелов держала меня за руку и шептала: «Нас не разорвёт?» А потом две недели не разговаривала…»
Преподаватель говорит, что за время войны все дети повзрослели. При опасности сбиваются в группу, как мышата. Не пытаются убежать или спрятаться. Стоят, ждут команду. Для них теперь (как впрочем, и для взрослых) главное — выжить. Эмоции, желания, амбиции — всё отошло на второй план.
«Из-за войны ничего нельзя планировать, — делится со мной 15-летний Данил.— Не знаю, сколько ещё буду в школе. Будут стрелять и дальше, уйду после 9 класса... Нет, продолжу учебу…»
«Теряют веру в себя»
И волонтёры, и психологи, и педагоги говорят о том, что война нанесла детям страшную травму. Чем ближе к линии фронта они живут, тем она серьёзнее.
«В школах к психологу стоит очередь, — рассказывает психолог Виктория Федотова. — От детских рассказов у специалистов волосы дыбом».
Последствия психологического шока могут дать о себе знать спустя месяцы или даже годы. В «серой зоне» взрослые и дети прячут эмоции, загоняют проблемы поглубже, но рано или поздно травма находит выход.
«Мы помогли ребенку, который провёл полгода в Горловке под обстрелами. На первый взгляд, у него всё было хорошо, но через несколько месяцев жизни на мирной территории развилось косоглазие. Знаю случай, когда у ребёнка в 12 лет начался энурез. И это далеко не единичные истории», — говорит Каплин.
«Один из ключевых вопросов при формировании любого ребёнка, насколько мир безопасен? — поясняет психотерапевт Алёна Лукьянчук. — А этих детей война научила тому, что опасность повсюду. Вырастая, дети из «серой зоны» становятся недоверчивыми, настороженными, закомплексованными, утратившими мотивацию и веру в себя людьми».
Хорошо, если у детей войны благополучные и любящие родители. Любовью и лаской многие раны можно излечить. Но, к сожалению, испытание войной выдерживают далеко не все взрослые — начинают пить. В результате дети остаются один на один со своей бедой.
«У нас на Донбассе уже беспризорники появились, — сетуют психологи.— У одних родители погибли, у других спились».
«Я видел, как мальчик пытался спрятаться от взрыва, а отец его успокаивал: «Да это далеко, метров 500», — говорит Каплин. — Это ужасно для детей, когда взрослые перестают адекватно воспринимать действительность».
В такой ситуации детям могли бы помочь социальные работники. Во-первых, оказать поддержку. Во-вторых, решить вопрос о перевозе ребёнка в интернат. Но соцработников очень мало. А у тех, кто в строю, не хватает полномочий. Ведь процедура лишения родительских прав спившихся родителей очень трудоёмкая.
«Война идёт уже больше года, и государство должно было за это время изменить законодательство так, чтобы мы могли без проблем помочь оставшимся один на один с войной детям, — говорят соцработники. — Но этого так и не произошло. В результате дети гибнут или становятся калеками. А некоторые подвергаются насилию…»
По непроверенным данным волонтёров, в зоне АТО уже погибло около 200 детей. Ещё 500 получили ранения. Но точной статистики не существует.
“Новый дом”
Могло бы государство посодействовать в переезде и благополучным семьям с детьми, которые проживают в прифронтовой полосе.
«Мы из Дебальцева долго не могли вывезти семью с 12 детьми, — рассказывает Каплин.— Они жили в опасной зоне, рядом с гарнизоном военных, но не хотели уезжать в неизвестность. В итоге мы собрали через соцсети $ 4 тыс. и купили им жильё в Харьковской области. По такой же схеме волонтёры из Славянска забрали семью из Жованки».
Брошенное и дешёвое жилье есть по всей Украине. Такие постройки при минимальном ремонте вполне могли бы стать новым домом для переселенцев
Брошенное и дешёвое жилье есть по всей Украине. Такие постройки при минимальном ремонте вполне могли бы стать новым домом для переселенцев.
«Мы даже собрали базу такого жилья, — продолжает Каплин.— Но всё упёрлось в пассивность местных властей. Волонтёрам нужно было решать массу вопросов, проходить через суды и кабинеты. А у нас на это нет времени — нам надо вывозить людей! Впрочем, в Харьковской области один из председателей предоставил переселенцам 30 домов и постепенно переоформил на них все документы. Увы, это скорее исключение...»
А в последнее время некоторые чиновники стали заявлять: «Давайте заберём детей из прифронтовой полосы без родителей. Есть же интернаты, там безопаснее!»
Но психологи категорически против такого решения проблемы. По их мнению, жизнь без родителей в чужой среде не поможет ребятам. Напротив, усугубит их положение.
«Бывали случаи, когда детей вывозили, а родители оставались дома и погибали, — отмечают они.— Представляете, как теперь этим малышам жить? Они же чувствуют свою вину за преступление, которого не совершали! Надо решать проблему так, чтобы не навредить. Эти дети уже и так искалечены войной».
Пропаганда «до 16 и старше»
А как повлияет на детей пропаганда «ДНР» и «ЛНР»? На подконтрольной Украине территории есть сёла, где отечественных СМИ нет. Но работает так называемое Казачье радио.
«Позицию детей формируем мы, взрослые, — говорит директор школы в Троицком Марина Игоревна. — От того, что говорят в семье, они никуда не денутся. А отношение к нынешней ситуации у нас разное. Скажу вам, что Свадьба в Малиновкеочень жизненный фильм. Есть те, кто живёт с мыслями: «А вдруг те придут? А как они поступят с теми, кто был за Украину?» И значит, детям не надо высовываться, не надо демонстрировать патриотизм.
У нас украинское село, но пророссийских настроений хватает. Очень много родни в России осталось. Спроси у меня, сколько раз я была на Дону? Много! А сколько на Днепре? Сколько раз я была в Карпатах? Ни одного. Вот, мы с этого должны начинать
У нас украинское село, но пророссийских настроений хватает. Очень много родни в России осталось. Как бы мы ни крутили, а так испокон веков было. Спроси у меня, сколько раз я была на Дону? Много! А сколько на Днепре? Сколько раз я была в Карпатах? Ни одного. Вот, мы с этого должны начинать. Дети должны общаться со сверстниками из других регионов, ездить, видеть, какая у нас прекрасная страна — Украина. Государство должно об этом сейчас подумать, ведь дети — наше будущее».
Между тем в «ДНР» и «ЛНР» идеологическая работа идёт полным ходом. В каждом классе должен быть красный уголок.
«Там портрет Захарченко, герб и гимн. Детям это не нравится, они не понимают, зачем этот пафос, но я им говорю: «Так надо». Ещё была директива — проводить политинформацию. Но поскольку никто это не проверяет, мы этим не занимаемся, — признавалась нам жительница Донецка, классный руководитель одной из школ. — А недавно у нас все маки в классах убрали. Оказывается, это «символ украинского Дня Победы». И делали это те, кто два года назад снимал портреты Януковича. Не удивлюсь, кстати, если в каких-то школах фото Виктора Федоровича хранятся глубоко в шкафах на всякий случай. Но, поверьте, ни мы, ни дети о политике уже не спорим. Все устали».
***
Этот материал опубликован в №18 журнала Корреспондент от 13 мая 2016 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.