Не жить лозунгами. Интервью с режиссером, снявшим фильм о сепаратистах

Корреспондент взял интервью у Леонида Канфера, снявшего скандальный фильм о событиях на Донбасса со стороны сепаратистов.

В начале июня в Чернигове закончился первый международный фестиваль документального патриотического кино Кинодок. Событие малопримечательное, если бы не скандал. Среди 20 отобранных работ — фильм, снятый со стороны сепаратистов, По ту сторону Луны документалиста Леонида Канфера, пишет Марина Захарова в №22 журнала Корреспондент от 10 июня 2016 года.

Многие зрители на показе демонстративно выходили из кинозала, чувствуя себя оскорблёнными, а когда его трансляцию вывели на главную площадь города, кто-то из горожан попытался отключить аппаратуру.

Жюри, среди членов которого Кшиштоф Занусси, Ада Роговцева, именно этому фильму присудило гран-при единогласно. Всё это происходило на фоне непрекращающегося скандала вокруг Миротворца и списков журналистов, аккредитованных в разное время в ЛДНР. По ту сторону Луны снимался как раз на «той стороне» журналистами из списка Миротворца.

Корреспондент разбирался в подробностях этой истории вместе с победителем кинофестиваля Леонидом Канфером, дважды лауреатом российской ТЭФИ, академиком международной академии телевидения, обладателем золотой медали нью-йоркского международного фестиваля доккино. Вот уже полгода он работает в Украине. Разговор сам собой пошёл о журналистике и пропаганде.

Политический заказ — не думать

— Далеко не у всех была возможность увидеть ваше кино, поэтому, наверное, и кривотолков много. О чём все-таки ваш фильм?

— Это три дня из жизни отдельной роты сепаратистов: до боя, во время боя и после боя. Главный герой — 21-летний пацан из Череповца. Отсюда и его позывной — Череп. Он наслушался по телевизору рассказов о распятых мальчиках и сожжённой Одессе и приехал на Донбасс защищать русский мир.

Я попал с ним в один окоп и снимал его первый бой. Правда, боем это назвать трудно. Мы сидели под артобстрелом, и я в этот момент записывал с ним интервью. Многие обратили внимание на мои диалоги с ним. Я спрашивал: «А если по телевизору врут? Не обидно ли будет погибать за враньё? Если бы вот такие, как ты, сюда не приезжали, может, и не было бы никакой войны?». 

Впервые в кадре мы увидели разрыв шаблона, когда Череп не мог внятно ответить, а за что он приехал рисковать своей жизнью, стрелять в украинцев. И в этом главный смысл фильма

Впервые в кадре мы увидели разрыв шаблона, когда Череп не мог внятно ответить, а за что он приехал рисковать своей жизнью, стрелять в украинцев. И в этом главный смысл фильма. Он не претендовал на исследование российского военного вторжения в Украину. Это всего лишь мазок к общей картине. Но очень чёткий, очень яркий.

— Тогда почему ваш фильм был принят в штыки черниговским зрителем?

— Произошло вот что. Поскольку фестиваль заявлен как патриотический, в кинозал привели школьников. Много школьников. Понятное дело, для патриотического воспитания. Но! Фильм фильму рознь. Один фильм — патриотическая жвачка, которую тебе разжуют и в рот положат, а другой — скажем, как наш, заставляет думать. Даёт пищу для размышлений. И здесь нужен зрелый зритель — с житейским опытом, с мировоззрением.

Фильм не то чтобы принят в штыки. Его попросту многие не стали смотреть. А осуждать то, что не видел, ну, вы сами понимаете… Кроме того, были и чисто технические проблемы: картину запускали раз пять или шесть — она всё время прерывалась. И каждый раз сначала. Хотя… 

Считаю, этот фильм нужно показывать везде, где только можно. Ведь он, как метко выразился мой друг Айдер Муждабаев, ещё и об украинской победе

Я на самом деле рад и благодарен организаторам фестиваля за их, не побоюсь этого слова, гражданский поступок, когда они просили меня выставить эту работу. Считаю, этот фильм нужно показывать везде, где только можно. Ведь он, как метко выразился мой друг Айдер Муждабаев, ещё и об украинской победе. Из того боя живыми вернулись немногие.

— Вы говорите, что По ту сторону Луны — единственная такая картина в своём роде на фестивале. Вы же сами там были? Что можете сказать о других работах?

— Сразу скажу: я не буду говорить за всю Одессу. Всей документалки украинской я не видел. Вообще неблагодарное это дело — обсуждать фильмы других претендентов. Поэтому я не буду останавливаться на конкретных примерах, а скажу о тренде, характерном не только для этого фестиваля. 

К сожалению, на мой взгляд, ура-патриотизм вымещает и настоящую журналистику, и настоящее искусство кино

К сожалению, на мой взгляд, ура-патриотизм вымещает и настоящую журналистику, и настоящее искусство кино. Подменяет его. Понимаете, документальное кино по средствам выражения — многогранно. Это может быть репортажная документалистика, может быть что-то такое ближе к эссе, докдрама…

Но в любом случае это некая история. История о чём-то. Не может быть кино ни о чём. Фильм должен давать пищу для размышлений. Не выдавать готовые речёвки «Наше дело правое», а заставлять думать. Вот этого я во многих фильмах и не увидел. Был показ одного очень нашумевшего фильма вне конкурсной программы. Съёмки — обалдеть. Монтаж — высший пилотаж. А о чём кино — непонятно. Всё сводится к тому же: мы тут патриоты, мы тут крутые…

— Как вы думаете, почему сегодня запрос именно на такой контент?

— Во-первых, это застарелая советская привычка — думать пропагандистскими лозунгами. Хотя, я уверен, если бы мы, телевизионщики, киношники, предлагали зрителю умные фильмы, программы совсем другого уровня, где оставляли бы за зрителем право самому делать конечные выводы, и его запросы менялись бы.

Я считаю, это делается сознательно. Обратите внимание: на политическом поле правый фланг практически оголён: Правый сектор уже не играет той роли, что раньше. Оставшиеся праворадикальные партии всё больше превращаются во фриков и теряют популярность. Вопрос в том, кто сегодня сможет «оседлать» этот электорат, который рукоплещет простым радикальным решениям.

На первый взгляд, казалось бы, абсурдным. Поэтому культивация вот этого ура-патриотизма — это не столько запрос. Это политтехнология тех политических сил, которые готовятся к следующим парламентским выборам. Качественная серьёзная журналистика — помеха на их пути. Им не нужен думающий электорат. Им нужны радикалы. Им легко скармливать образ врага. Образ врага — необходимое условие их прихода или оставления у власти. А врагами может быть не только Кремль — этого мало. Врагами могут быть и российские либералы, к слову. И даже журналисты — неважно, российские или украинские. Я думаю, именно отсюда растут ноги у списков Миротворца. Такие документалисты, как я, только мешают.

Любить — это глагол

— Вы когда произносили слово «патриот», как-то поморщились. Что-то имеете против?

— Да, я не люблю слово «патриотизм». Именно под этим лозунгом происходит больше всего мерзостей. Затасканное, замыленное до дыр слово. Очень попсовое. Любовь к стране, как и всякая другая любовь, дело интимное. Об этом не кричат на каждом углу. Просто берут в руки автомат и идут воевать. Или ведут под венец. Или что-то ещё. Без истерики и надрыва. Так, очень по-мужски. Вообще, любить — это глагол.

Для меня патриотизм — честно делать своё дело. Нельзя призывать к патриотизму журналиста, имея в виду простую вещь: чтобы он отступил от стандартов профессии и стал на чью-либо сторону

Для меня патриотизм — честно делать своё дело. Нельзя призывать к патриотизму журналиста, имея в виду простую вещь: чтобы он отступил от стандартов профессии и стал на чью-либо сторону.

Почему бы тогда не призвать к патриотизму доктора, чтобы тот руководствовался в спасении людей не клятвой Гиппократа, а гражданской позицией? Или судью? Пусть выносит приговоры, исходя из своих личных убеждений о добре и зле. Разве не бред? Бред. Тем, кто считает, что гражданская позиция для журналиста превыше всего, совет очень простой: возьмите в руки оружие и идите воевать. Честно заявите: «Ребята, я ухожу из профессии журналиста, пока моя родина в опасности. Я не вижу возможности совмещать свой долг перед страной с принципами своей работы. Поэтому я ухожу на фронт».

Есть два незыблемых, фундаментальных правила для военкоров, действующие во всем мире: не брать в руки оружие и не надевать военную форму. Для чего? Для того чтобы противник не посчитал журналиста стороной конфликта, чтобы тот не стал мишенью. Это вопрос и безопасности, и соблюдения стандарта профессии: мы лишь профессиональные очевидцы. Мы снаружи, а не внутри конфликтов.

Освещать жизнь на оккупированных, неподконтрольных территориях — не значит её оправдывать

Это, конечно, не значит, что мы должны всех «понять и простить». Для меня наёмники из России, российские военные специалисты, обманутые пропагандой сепаратисты — такие же враги. Освещать жизнь на оккупированных, неподконтрольных территориях — не значит её оправдывать.

— Мы плавно подошли к теме скандала вокруг Миротворца. Была одна волна — когда опубликовали первые списки, затем вторая — когда сайт временно прекратил работу, третья — новые списки…Многие говорили об имиджевых потерях Украины в глазах той же Европы, ведь в этих списках большинство — западные журналисты. Вы ведь там также фигурировали? Ведь, снимая с «той стороны луны», невозможно было не получить аккредитацию?

— Да, конечно, мне приходилось организовывать целую операцию прикрытия. Ведь это вопрос моей безопасности. Про Миротворец уже много раз говорено-переговорено. 

Я по-прежнему считаю это глупостью. Такие списки по идее должны интересовать спецслужбы, если уж на то пошло, а не рядовых граждан

Я по-прежнему считаю это глупостью. Такие списки по идее должны интересовать спецслужбы, если уж на то пошло, а не рядовых граждан. Что они сделают журналистам? Придут к ним домой с битой? На это рассчитана публикация? Но дело даже не в этом.

Публикацию списков действительно не поняли на Западе. Многие это расценили как предательство. Я это расценил как предательство. Выходит так, в Россию мне возвращаться опасно — мой фильм воспринят как антироссийский, и в мой адрес приходят угрозы. Но и здесь, если исходить из списков, я тот самый человек, кто «сотрудничает с террористами».

Мне кажется, победа По ту сторону Луны на кинофестивале — хорошая возможность для власти продемонстрировать всем, что нет никакой охоты на ведьм. Вот фильм-победитель, снятый на той стороне. Мы ценим труд журналистов и документалистов. Нам необходимо рассказывать и знать правду, что происходит на оккупированных территориях.

Ни за один не стыдно

— Возможно, болезненный для вас вопрос: насколько я знаю, проект Репортёрский клуб, в рамках которого и был первый показ вашего фильма, закрыт? В чём причина? Я, кстати, пыталась найти на сайте канала поздравления в ваш адрес с победой, но не нашла их. Хотя у Еспресо, насколько знаю, за два с лишним года существования не было ни единого большого профессионального приза. Это связанные вещи?

— Это, наверное, вопрос всё же к каналу. Я могу лишь сказать, что мы делали свою работу честно до самого конца. Последние полтора месяца наши рейтинги только росли, хотя мы стояли в самое «тяжёлое» время по сетке — вечер субботы, когда зрителю предлагается более лёгкий развлекательный контент. Нас заметили, о нас стали писать, появился постоянный зритель, который приходил конкретно на нас…

Я желаю каналу преодолеть все трудности, которые он сейчас испытывает. Ничего, кроме благодарности, высказать не могу. За полгода в эфире мы выпустили полтора десятка фильмов — ни за один не стыдно.

Более того, вместе с моим фильмом выставлялся ещё один — Спасибо за службу! нашего автора Дарьи Давыдовой. Это история о том, с чем сталкиваются ветераны нынешней войны по возвращении домой. Это и бюрократизм, и бездушие, и откровенный цинизм государства, которое отказывается помогать раненым добровольцам.

Центральная история бойца Романа Кубышкина, попавшего под артобстрел в Песках. У него тяжелейшее ранение головы, при котором обычно не выживают. А он выжил. Но поскольку воевал в Правом секторе, ему не положен статус ветерана боевых действий. А без этого статуса не может быть никакого бесплатного лечения. Сейчас он живёт только благодаря волонтёрам. Исключительно. И я вам скажу по секрету, это — тоже история про патриотизм. И его отсутствие. Вообще всё, буквально любую тему необходимо подавать через героев, через их истории. Только тогда это цепляет. Это аксиома документалистики.

— Что собираетесь делать дальше? Возвращаться в Россию?

— А что мне там делать? Ждать, пока подонки, отправляющие на войну пушечное мясо, как мой Череп, придут и настучат мне по голове? Нет, в Россию возвращаться крайне опасно. Я всё-таки надеюсь, что мой опыт будет востребован здесь, в Украине. 

В нашем случае не нужно заниматься контрпропагандой, превращаясь в таких же «киселёвых». Достаточно говорить правду

Я, наверное, романтик, но почему-то всё ещё думаю, что журналистика сильнее пропаганды. А потому у неё в Украине есть будущее. В нашем случае не нужно заниматься контрпропагандой, превращаясь в таких же «киселёвых». Достаточно говорить правду — о гибридной войне со стороны России, о бандитском характере самопровозглашённых режимов, о пытках, вымогательствах и торговле людьми на той стороне, о нищенской жизни людей в оккупации… Не нужно врать, не нужно что-то придумывать. Всё и так очевидно.

С другой стороны, совершенно точно не нужно ссылаться на войну и запрещать критические материалы о жизни в Украине — о воровстве, военных преступлениях, об ошибках командования в Иловайске, Дебальцеве… 

«Идёт война» — самый удобный повод надеть намордник. Поэтому снимать критические фильмы — это тоже патриотизм

Любая авторитарная власть начинает с того, что закрывает рот прессе под различными предлогами. «Идёт война» — самый удобный повод надеть намордник. Поэтому снимать критические фильмы — это тоже патриотизм. Мы мешаем делать подлости и мерзости. Не сказать, что это наша миссия. Это естественное следствие нашей профессии.

Ну а если моя журналистика, документалистика Украине будет не нужна, поеду в Израиль, в Петах-Тикву, стану «таксёром». Когда в Беларуси закончилась журналистика, от Батьки Лукашенко уехал в Россию… Из России, когда там закончилась журналистика, уехал в Израиль… Там, правда, закончилась не журналистика, а русскоязычное ТВ. Мой русскоязычный мир заканчивается здесь, в Украине. Дальше ехать некуда.

— Вы уже окончательно переехали в Украину?

— Окончательно я перееду, когда со мной будет моя семья. Жена тоже учится на журналиста и сейчас защищает диплом. Собственно, после защиты она с дочерью планировала переехать ко мне в Киев. К сожалению, новость о закрытии проекта застала нас как раз в момент переезда. Мы уже перевезли часть вещей, уже договорились о съёмной квартире. И вот сейчас на перепутье. Это непростая ситуация, так как нашей Сашке всего два годика, а ехать в страну, где на данный момент у меня нет работы, соответственно, и заработка, рискованно.

Но, знаете, вот здесь я как раз буду в общем тренде и скажу то, что наверняка можно расценить как патриотический текст: я верю в Украину. Я хочу, чтобы в этой стране рос мой ребёнок. Я бы никогда не привёз свою дочь туда, где бы не видел её будущего. Поэтому надеюсь, всё будет хорошо.

У нас не просто профессиональная, у нас очень дружная команда, что на телевидении, увы, бывает не так часто. Мы друг друга поддерживаем, и ни у кого нет сомнений, что это лишь переход на новый уровень.

— Спасибо и удачи!

***

Этот материал опубликован в №22 журнала Корреспондент от 10 июня 2016 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.