Неудобные факты. Разговоры Трампа с экс-главой ФБР

В протоколе Джеймса Коми зафиксированы требования Трампа "замять" дело о связях с Россией.

Бывший директор ФБР Джеймс Коми перед выступлением в Комитете сената по разведке, которое запланировано на сегодня, опубликовал протокол своих разговоров с президентом США Дональдом Трампом.

В сенате Коми будут спрашивать о предполагаемых связях между членами избирательного штаба Трампа и Россией.

Кроме того, как отмечает Independent, его спросят о сообщениях, что президент США просил Коми подтвердить ему свою верность.

Ниже приводится полный текст разговоров Коми с Трампом, переведенный ИноСМИ.

6 января. Первая встреча, или как успокоить Трампа

Я впервые встретился с тогдашним избранным президентом Трампом в пятницу, шестого января, в конференц-зале отеля Trump Tower в Нью-Йорке. Я находился там с другими руководителями разведывательного сообщества (далее РС) для того, чтобы ознакомить его и его новую команду по национальной безопасности с результатами анализа, проведенного РС в связи с вмешательством России в выборы.

По завершению этого брифинга я остался один на один с избранным президентом, чтобы сообщить ему некоторые важные факты личного характера, содержавшиеся в тех материалах, которые были собраны в ходе анализа.

По мнению руководства РС, было важно - по разным причинам - предупредить президента о существовании этого материала, несмотря на то, что данные носили непристойный характер и не были проверены.

Среди этих причин было то, что: (1) мы знали, что СМИ собираются обнародовать этот материал, и мы считали, что РС не следует скрывать от избранного президента то, что нам известно о существовании этого материала, и что он вскоре будет опубликован; и (2) в случае, если будут предприняты какие-либо попытки скомпрометировать нового президента, мы могли бы смягчить негативные последствия подобных действий, проведя брифинг в качестве упреждающего шага.

Директор Национальной разведки поручил провести эту часть брифинга лично мне, учитывая занимаемую мною должность, а также потому, что материал имел отношение к тому, что входит в обязанности ФБР в сфере контрразведывательной деятельности.

Мы также договорились, что я сделаю это сам, чтобы минимизировать замешательство и чувство неловкости, которые могут возникнуть у избранного президента.

Хотя мы сочли целесообразным проведение мною этого брифинга, мы с представителями руководства ФБР были обеспокоены тем, что брифинг может создать обстановку, в которой новый президент придет к власти, испытывая чувство неопределенности и не зная точно, ведет ли ФБР контрразведывательное расследование его действий.

Важно понимать, что контрразведывательные расследования ФБР отличаются от более широко известных уголовных расследований. Проводя контрразведывательные расследования, ФБР пытается понять технические и психологические, ориентированные на человека методы, которыми пользуются враждебные иностранные государства, чтобы оказывать влияние на Соединенные Штаты или похищать наши секреты. ФБР использует эти сведения для пресечения подобных действий.

Иногда для того, чтобы пресечь их, ФБР предупреждает человека, являющегося потенциальным объектом вербовки или влияния со стороны иностранного государства. Иногда для этого предпринимаются меры по повышению уровня защищенности компьютерной системы, которая подвергается кибератаке.

Иногда для пресечения враждебных действий ФБР приходится "перевербовывать" завербованного человека, превращая его в двойного агента, или публично разоблачать эти действия, прибегая к таким мерам воздействия, как санкции или высылка из страны разведчиков, работающих при посольствах. В отдельных случаях для пресечения разведывательной деятельности используется уголовное преследование.

Поскольку природа враждебного иностранного государства известна, контрразведывательные расследования обычно сосредотачиваются на тех лицах, которых ФБР считает агентами иностранной державы, действующими осознанно или неосознанно. Когда у ФБР появляются основания полагать, что какого-то американца иностранная держава выбрала в качестве объекта вербовки, или американец тайно действует в качестве агента, ФБР "начинает расследование" в отношении этого американца.

При этом ФБР прибегает к помощи судебных инстанций, чтобы попытаться разобраться в характере разного рода отношений с этим иностранным государством с тем, чтобы их можно было бы пресечь.

В этом контексте еще до той встречи шестого января я обсудил с руководством ФБР, следует ли мне подготовиться к тому, чтобы успокоить избранного президента Трампа и заверить его в том, что мы не ведем расследования в отношении него лично. На самом деле так и было - в отношении Трампа никакого разбирательства по линии контрразведки мы не вели.

Мы договорились, что я сделаю это, если того потребуют обстоятельства. Во время нашей встречи один на один в башне Trump Tower, проведенной с учетом реакции избранного президента Трампа на информацию, полученную во время брифинга, я заверил его в этом, хотя напрямую он меня об этом не спрашивал.

Я счел необходимым задокументировать свой первый разговор с избранным президентом, составив краткий конспект. Чтобы мои записи были более точными, я приступил к делу сразу же после окончания брифинга - вышел из здания, сел в стоявшую рядом с Trump Tower служебную машину и начал печатать текст на ноутбуке.

Стех пор я взял за правило записывать содержание своих бесед с президентом Трампом, проходивших с глазу на глаз. Раньше я этого никогда не делал.

С президентом Обамой я беседовал лично два раза (и никогда не говорил с ним по телефону). Один раз - в 2015 году, когда мы обсуждали вопросы, касающиеся правоприменительной политики. Во второй раз это была короткая беседа в конце 2016 года - когда он захотел попрощаться.

Ни в первый, ни во второй раз содержание этих бесед я не записывал. Я могу вспомнить, что за четыре месяца у меня с президентом Трампом было девять бесед наедине - три беседы во время личных встреч и шесть по телефону.

27 января. Трамп потребовал от Коми верности

В пятницу, 27 января в 18:30 мы с президентом ужинали в Белом доме в Зеленой комнате. В тот день он позвонил мне в обед и пригласил прийти вечером на ужин, сказав, что он собирается пригласить всю мою семью. Правда, в этот раз он решил позвать только меня, а со всей семьей я приду в следующий раз. Из разговора было непонятно, кто еще будет присутствовать на ужине, хотя я предполагал, что будут и другие люди.

Оказалось, что нас было только двое. Мы сидели за небольшим овальным столом в центре Зеленой комнаты. Нас обслуживали два стюарда ВМФ, которые входили в комнату только тогда, когда надо было подавать еду и напитки.

Президент начал спрашивать меня, хочу ли я остаться на посту директора ФБР, что показалось мне странным, потому что раньше во время других бесед он уже дважды выражал надежду, что я останусь, а я уверял его, что собираюсь остаться. Он сказал, что на мое место претендуют многие, и если бы я захотел уйти, он бы понял, учитывая те нападки, которым я подвергался в прошлом году.

Я инстинктивно чувствовал, что и эта встреча с глазу на глаз, и то, что он делает вид, что мы впервые говорим о моей должности, означали, что обед был устроен (по крайней мере, отчасти), чтобы заставить меня попросить его сохранить за мной эту должность. И чтобы между нами сложились отношения с оттенком покровительства с его стороны. Это очень обеспокоило меня, учитывая традиционно независимый статус ФБР в органах исполнительной власти.

Я ответил, что мне нравится моя работа, что я намерен остаться и дослужить свой десятилетний срок в должности директора. А потом, испытывая в этой ситуации некую неловкость, я добавил, что не являюсь "надежным" в том смысле, в котором это слово используют политики, но что он всегда может на меня рассчитывать - я буду говорить ему правду.

И еще я сказал, что в политическом плане я ничью сторону не занимаю. И на меня нельзя рассчитывать в традиционном политическом смысле этого слова, и эта позиция, как я сказал, его (как президента) должна полностью устраивать.

Несколько мгновений спустя президент сказал: "Мне нужна лояльность, я рассчитываю на верность". Воцарилось неловкое молчание. Я не шелохнулся, не произнес ни слова и не изменился в лице. Мы просто сидели и молча смотрели друг на друга. Затем разговор продолжился, но ближе к концу нашего ужина он вновь затронул эту тему.

В какой-то момент я объяснил, почему так важно, чтобы ФБР и Министерство юстиции были независимыми от Белого дома. Я назвал парадоксальным то, что на протяжении всей истории некоторые президенты считали, что поскольку "проблемы" исходят от правосудия, им следует попытаться держать Министерство поближе к себе, прибрать к рукам. Но размывание этих границ в конечном итоге усугубляет проблемы, подрывая общественное доверие к институтам и к их деятельности.

Ближе к концу нашего ужина президент вернулся к теме моей работы, сказав, что он очень рад тому, что я хочу остаться. И добавил, что слышал обо мне много хорошего от Джима Мэттиса, Джеффа Сешнса и многих других. Затем он сказал: "Мне нужна лояльность".

Я ответил: "Вы всегда можете рассчитывать на мою честность". Он помолчал, а затем сказал: "Вот это мне и нужно. Честная лояльность". Я помолчал, а потом сказал: "Можете на это рассчитывать". Как я отметил в своих записях, которые сделал же сразу после ужина, мы, возможно, по-разному поняли смысл словосочетания "честная лояльность", но я решил, что было бы нецелесообразно развивать эту тему. Термин "честная лояльность" помог закончить трудный разговор, а из моих объяснений было ясно, на что он должен рассчитывать.

Во время ужина президент вернулся и к материалам непристойного характера, о которых я доложил ему шестого января. И так же, как и раньше, он выразил крайнее недовольство в связи с этими голословными заявлениями и опроверг их. Он сказал, что думает над тем, чтобы поручить мне расследование этого якобы имевшего место инцидента, чтобы доказать, что его не было.

В ответ я посоветовал ему тщательно все обдумать, потому что могут возникнуть разговоры о том, что мы ведем расследование в отношении него лично (что не соответствует действительности), а также потому, что очень трудно доказать обратное. Он пообещал подумать над этим и попросил меня, чтобы я тоже подумал.

Следуя своему правилу записывать содержание своих бесед с президентом Трампом, я сделал подробную запись об ужине сразу же после его окончания и ознакомил с этой записью представителей высшего руководства ФБР.

14 февраля. Закрыть дело Флинна

14 февраля я отправился в Овальный кабинет на запланированный брифинг, на котором мы должны были ознакомить президента с состоянием дел в области борьбы с терроризмом. Он сидел за столом, а мы сидели напротив на стульях, расставленных полукругом по другую сторону стола.

Нас, сидящих напротив президента, было шестеро - вице-президент, заместитель директора ЦРУ, директор Национального центра по борьбе с терроризмом, министр внутренней безопасности, генеральный прокурор и я.

Я сидел прямо напротив президента между заместителем директора ЦРУ и директором Антитеррористического центра. В кабинете присутствовало немало других людей, сидевших за нами на диванах и креслах.

Президент дал понять, что брифинг закончен, поблагодарив нашу группу и сказав присутствующим, что он хотел бы поговорить со мной наедине. Я остался сидеть на своем месте. Когда участники брифинга направились к выходу из Овального кабинета, Генеральный прокурор задержался возле меня, но президент поблагодарил его и сказал, что хочет побеседовать только со мной.

Последним из кабинета выходил Джаред Кушнер, который тоже остановился возле меня, и мы обменялись любезностями. Затем президент отпустил его, сказав, что хочет поговорить со мной.

Когда дверь рядом с напольными часами закрылась, и мы остались одни, президент произнес: "Я хочу поговорить о Майке Флинне". Флинн накануне ушел в отставку. Президент начал с того, что Флинн, беседуя с русскими, не сделал ничего плохого, но ему пришлось его уволить, потому что тот ввел в заблуждение вице-президента. Он добавил, что в связи с Флинном его беспокоит другое, но что именно, он тогда не уточнил.

Затем президент долго говорил о проблеме утечки секретной информации, высказав опасения, которые я разделял тогда и разделяю сейчас. Он уже говорил об утечках несколько минут, когда в дверь рядом с часами протиснулся Райнс Прибус, и я увидел группу людей, ожидавших за его спиной. Президент махнул ему рукой, чтобы тот закрыл дверь, сказав, что скоро закончит. Дверь закрылась.

И тогда президент вернулся к теме Майка Флинна. "Он - хороший парень и через многое прошел", - сказал он. Он повторил, что Флинн своими телефонными разговорами с русскими не сделал ничего плохого, но ввел в заблуждение вице-президента. Затем он сказал: "Надеюсь, что вы знаете, как это все постепенно закончить, как забыть про Флинна. Он - хороший парень. Я надеюсь, вы сможете спустить это дело на тормозах".

В ответ я лишь повторил, что "он хороший парень". (У меня на самом деле был положительный опыт работы с Майком Флинном, когда он был моим коллегой и занимал пост директора Разведывательного управления Минобороны в самом начале моей работы в ФБР). О том, что я "спущу это дело на тормозах", я не сказал.

Президент ненадолго вернулся к проблеме утечки информации. Потом я встал, вышел за дверь рядом с напольными часами и пошел, пробиваясь через толпу ожидавших за дверью людей, среди которых были Прибус и вице-президент.

Я сразу же подготовил несекретную запись беседы о Флинне и обсудил этот вопрос с представителями высшего руководства ФБР. Я понял, что президент просит, чтобы мы прекратили все расследования в отношении Флинна в связи с ложными заявлениями о его беседах с послом России в декабре.

Из сказанного я не сделал вывода о том, что президент говорит о более широком расследовании в связи с Россией или о возможных связях членов его избирательного штаба. Я могу ошибаться, но я понял, что он делает упор на то, что произошло в результате отставки Флинна, на скандал, связанный с тем, как он рассказывал о телефонных разговорах. Но как бы там ни было, все это вызвало у меня серьезное беспокойство, учитывая роль ФБР как независимого следственного органа.

Руководство ФБР согласилось со мной, что важно не оказывать на следственную группу давления в виде президентской просьбы, поручения, которое мы собирались выполнять. Мы также пришли к выводу, что с учетом того, что эта беседа велась с глазу на глаз, у меня нет никаких доказательств, подтверждающих правдивость моего рассказа.

Мы пришли к выводу, что нет особого смысла сообщать об этом Генеральному прокурору Джеффу Сешнсу, который, по нашему предположению, скорее всего, возьмет самоотвод и откажется участвовать в расследованиях, связанных с Россией (он сделал это через две недели). Обязанности заместителя Генерального прокурора тогда временно исполнял федеральный прокурор США, который также на этом посту долго не продержался.

Обсудив этот вопрос, мы договорились сохранить все в секрете, решив, что придумаем, как быть, по мере продвижения нашего расследования. Расследование продвигалось стремительными темпами, но ни один из членов следственной группы - или поддерживающих их юристов из Министерства юстиции - о просьбе президента не знали.

Вскоре после этого я лично побеседовал с Генеральным прокурором Сешнсом, чтобы передать ему обеспокоенность президента по поводу утечки информации. Я воспользовался случаем и попросил генерального прокурора не допускать в дальнейшем никакого прямого общения между президентом и мной.

Я сказал генпрокурору, что произошедшее (когда его попросили выйти, а директору ФБР, который генпрокурору подчиняется, было велено остаться) недопустимо, и что такого не должно быть вообще. Он ничего не ответил. По вышеуказанным причинам я не сказал ему, что президент затрагивал тему возможного расследования в ФБР дела генерала Флинна.

30 марта. Закрыть дело о связях с Россией

Утром 30 марта президент позвонил мне в ФБР. Он назвал расследование российского дела "тучей", которая негативно влияет на его способности действовать в интересах страны. Он сказал, что никак не связан с Россией, что в России не имел отношений с проститутками, и что всякий раз, находясь России, он предполагал, что его разговоры записываются. Он спросил, что мы можем сделать, чтобы "убрать эту тучу".

Я ответил, что мы стараемся вести расследование как можно быстрее, и что было бы очень хорошо, если бы мы добросовестно выполнили свою работу и при этом ничего не нашли. Он согласился, но потом вновь указал на проблемы, которые возникают у него из-за этого расследования.

Затем президент спросил, почему на прошлой неделе в Конгрессе проводились слушания по российскому делу, во время которых я - в соответствии с указаниями Министерства юстиции - подтвердил, что ведется расследование возможного взаимодействия между Россией и избирательным штабом Трампа.

Я объяснил, что представители руководства обеих партий в Конгрессе требуют предоставлять им более подробную информацию, и что сенатор Чак Грассли даже отложил утверждение кандидатуры заместителя генерального прокурора до тех пор, пока мы не сообщим ему все подробности расследования. Я объяснил, что мы проинформировали руководство Конгресса о том, в отношении каких именно лиц мы ведем расследование.

И что мы сообщили этим лидерам Конгресса, что не ведем расследования в отношении самого президента Трампа. Я напомнил ему, что я и раньше говорил ему об этом. Он неоднократно говорил мне: "Мы должны сообщить об этом".

Я не сказал президенту, что ФБР и Министерство юстиции неохотно делают публичные заявления о том, что у нас не ведется дело в отношении президента Трампа, на что есть несколько причин. Самая главная из которых заключается в том, что в случае изменения ситуации мы будем обязаны скорректировать и свои заявления.

Затем президент сказал, что хорошо бы выяснить, если ли есть кто-нибудь из его сподвижников, кто совершил что-то противозаконное, заявив при этом, что он лично ничего плохого, не совершал и надеется, что я найду способ официально сообщить о том, что расследования его действий мы не ведем.

Резко сменив тему, он заговорил о заместителе директора ФБР Эндрю Маккейбе, заявив, что не поставил на обсуждение "дело Маккейба", потому что я назвал Маккейба человеком честным и порядочным.

Хотя Маколифф был близок к Клинтонам и дал ему деньги, предназначенные для проведения кампании (я думаю, он имел в виду жену заместителя директора Маккейба). Хотя я и не понял, почему президент затронул эту тему, я повторил, что г-н Маккейб - человек порядочный.

В конце он сделал акцент на проблеме "тучи", которая мешает ему действовать во благо страны, и выразил надежду, что я смогу найти способ сообщить официально, что в отношении него никакого расследования не ведется. Я пообещал ему, что мы подумаем, что можно сделать, и что мы будем вести расследование как следует и как можно быстрее.

Сразу же после этого разговора, я позвонил исполняющему обязанности заместителя Генерального прокурора Дане Бенте (Генеральный прокурор Сешнс к тому времени уже взял самоотвод и отказался вести расследования дел, связанных с Россией) и сообщил ему о звонке президента, сказав, что буду ждать его указаний. Но ответа от него я так и не дождался. А через две недели мне вновь позвонил президент.

11 апреля. Последний разговор

Утром 11 апреля президент позвонил мне и спросил, что я предпринял в ответ на его просьбу "сообщить официально" о том, что в отношении него следствие не ведется. Я ответил, что передал его просьбу исполняющему обязанности заместителя Генерального прокурора, но ответа не получил.

Он сказал, что "туча" мешает ему выполнять свою работу. И не исключил, что поручит своим людям связаться с исполняющим обязанности заместителя Генпрокурора и побеседовать с ним. Я ответил, что именно такова процедура оформления его просьбы. Я сказал, что юристу Белого дома Дону Макгану следует действовать, используя традиционный канал - обратиться к руководству Министерства юстиции и сделать запрос.

Он ответил, что так и поступит, и добавил: "Потому что я был очень лоялен к вам, очень лоялен. Ведь у нас кое-что было - сами знаете, что". Я не ответил и не спросил, что он имел в виду под этим "кое-что". Я лишь сказал, что в соответствии с порядком оформления запроса юрист Белого дома должен обратиться к исполняющему обязанности заместителя Генерального прокурора. Он ответил, что так и сделает. На этом наш телефонный разговор закончился.

Это был мой последний разговор с президентом Трампом.