"Это была дорога ужаса". 3 истории эвакуации из пригородов Киева

Напуганы, шокированы, истощены… Так описывают психологи состояние жителей пригородов Киева - Гостомеля, Бучи, Ирпеня, Макарова, эвакуированных в марте в безопасные места.

Небольшие городки северо-западнее Киева с первых дней войны России против Украины стали очагами ожесточенных боевых действий. Местные жители неожиданно оказались между двух огней на линии фронта.

DW приводит три истории тех, кому в конце концов удалось выбраться из зоны боев.

История 1: Галина

"Растоптал мои нарциссы, разбил окно в спальне и наставил автомат".

Галина, пенсионерка. 11 марта уехала с мужем из Гостомеля.

"Мы были под обстрелами и российской оккупацией две недели и ничего не знали о "зеленых коридорах". Еще 27 февраля у нас исчез свет. Мобильная связь работала лишь время от времени. Телефон заряжали от аккумулятора авто соседей, тогда еще могли сообщать близким, что мы живы. Но потом связь совсем отключилась... Газ еще некоторое время был. 7 марта исчез и газ, тогда как раз ударили морозы.

В первые дни войны мы видели российские вертолеты, которые летели к аэродрому завода "Антонов". Это недалеко от нашего дома, сразу за лесом. Потом началось многодневное сражение. Над нами все время летали ракеты и снаряды в обе стороны. Гостомель стоит на торфяниках, у нас нет глубоких подвалов, где можно было укрыться от бомбежки. Мы не знали, где находится ближайшее убежище, поэтому во время обстрелов просто лежали на полу в кухне.

Российские солдаты появились на нашей улице через несколько дней. Зашли к нам во двор, начали выбивать дверь, один обошел дом, растоптал мои нарциссы, разбил окно в спальне и наставил туда автомат. Я открыла дверь и спросила их по-русски, с кем они здесь воюют и зачем они пришли. Один сказал, что они нас освобождают от "нацистов" и "укрофашистов". Я спросила, каких нацистов они хотят найти в доме учителей русского языка и литературы, стоящего на улице Пушкина. Они заявили, что не воюют с гражданскими, но не смогли объяснить, почему мне выбили окно, и никто не опустил нацеленных на меня автоматов. Тогда они решили обыскать дом, сказали, что ищут оружие. Хотели отобрать мобильные телефоны, но я свой спрятала и сказала, что у нас их нет.

Уже к вечеру появились россияне в другой форме. Они ногами выбивали калитки и сразу обстреливали дворы из автоматов. За ними на улицу заехали танки, они уничтожили заборы на всей улице. Из окна мы видели, как они заселялись в покинутые зажиточными соседями роскошные коттеджи или выносили из них всякое добро.

На следующий день проехала российская тяжелая техника с огромными пушками на буксире. Их установили в лесу. С тех пор мы все время слышали грохочущие выстрелы, дрожала земля, а старенький соседский дом просто развалился.

9 марта к нам зашла соседская девочка и сказала, что будет эвакуация и нам нужно спешить. Мой тяжелобольной муж чувствовал себя очень плохо и не мог идти. Он буквально силой вытолкал меня на улицу, чтобы я попыталась эвакуироваться одна. К месту посадки нужно было идти минут 30-40. Меня ужасало то, что впервые за две недели увидела на нашей улице: разрушенные дома, поваленные заборы, от одного жилищного квартала остался только скелет с дырами вместо окон. К месту посадки подходили люди с маленькими детьми, женщины, старики. Из-за спешки многие были не слишком тепло одеты, одна девочка была прямо в куртке, надетой на пижаму.

Впоследствии наши местные депутаты сказали, что россияне автобусы не пропустят сюда и нам всем нужно идти в другое место, еще около восьми километров. Идти было тяжело. По дороге нас все время сдвигали в сторону проезжающие российские БТРы. Но автобусы так и не приехали. Мы тщетно ждали несколько часов на морозе с сильным ветром. Ни еды, ни воды почти ни у кого не было.

Начало смеркаться, приближался установленный оккупантами комендантский час. Вернуться домой я уже не успевала. Нам посоветовали идти в бомбоубежище. Там был полный мрак, люди сидели в нем уже две недели. Нас пересчитали и сказали, что всего здесь 400 человек. Большинство - старики, лежачие больные и женщины с детьми. Температура в убежище 3-4 градуса, и очень сыро. Утром мы вышли на поверхность. В конце концов, я вернулась домой. Из-за длительного пребывания на морозе и ветре у меня полопались губы, я была вся мокрая, водянки на ногах.

На следующий день внезапно появилась мобильная связь! У соседей был электрогенератор, они дали нам зарядить телефоны, и мы узнали, что будет еще одна эвакуация. Мы взяли два маленьких рюкзачка и инвалидную коляску, чтобы мой муж мог идти, опираясь на нее, как на костыли. Туда действительно прибыло много автобусов.

Дорога в Киев заняла два-три часа. Приходилось объезжать сгоревшую военную технику, трупы и воронки от взрывов. Было много остановок на российских блокпостах. На одном из них нам не разрешали выходить из автобусов даже в туалет. Когда доехали до железнодорожного вокзала в Киеве, сразу направились в эвакуационный поезд, следующий на запад Украины. Он шел более 12 часов, в вагонах был выключен свет. Нам сказали, что так больше шансов избежать обстрелов."

История 2: Ирина

"Страх ночи, когда уши ловят каждый звук, шелест, стук".

Ирина, пенсионерка. Выехала 8 марта из оккупированного российскими войсками села в нескольких километрах от Макарова.

"Мы жили в прекрасном месте, маленькой деревне Гавронщина в нескольких километрах от Макарова. 24 февраля мы узнали, что началась война. 25 февраля начали делать в селе блокпост, а 26-го российские оккупанты уже пришли. Они захватили огромную территорию частного элитного гольф-клуба, расположенного между селом и Макаровым. Дни начинались и заканчивались выстрелами и взрывами. Почти каждый день, а иногда и по два раза в день прилетали их вертолеты в гольф-клуб.

Пока еще был интернет, мы получали уведомления о том, что нужно прятаться в погребах. И вот наступает вечер, ночь, а тебе нужно тащить в этот погреб 96-летнюю маму, которая не видит и почти не ходит.

С 1 по 4 марта были дни постоянной тревоги, постоянных боев. В эти дни люди начали выезжать самостоятельно, потому что помощи там не было. 7 марта вечером нам нужно было решать - соседка сказала, что у них есть одно место в машине для нас двоих, бабушку нужно брать на руки. Мы очень сомневались, принять решение ехать под обстрелами на свой страх и риск было очень трудно, но и терпеть этот животный страх постоянно было невозможно. Страх ночи, когда уши ловят каждый звук, шелест, стук, каждый выстрел, когда все время думаешь: упадет здесь или дальше. И сын настаивал, говорил, что найдет способ перехватить по дороге, пусть только кто вывезет из села.

Я в чем была, в том и уехала. Забрала только документы. В колонне было машин 50, все увешаны белыми тряпками. Когда мы проезжали мимо гольф-клуба, было как никогда страшно. Пожалуй, я никогда так не молилась, как в тот момент.

По дороге - российская разбитая техника, уничтоженные дома, вокруг стоял необъяснимый ужасный запах. Дорога, по которой мы ехали оттуда в сторону Житомира, была с одной стороны разбита, повсюду опять уничтоженная техника россиян, а между ней - расстрелянные гражданские автомобили. Это была дорога ужаса, нет слов, чтобы это описать.

Ехала и думала: я уже бежала так, держа в руках только годовалого ребенка. Тогда - из Чернобыля. И вот опять - из зоны оккупации, держа на руках, по сути, такого же ребенка, хотя и 96-летнего.

Теперь мы находимся в более безопасном месте, но и здесь постоянно воют сирены. Каждая воздушная тревога каждый раз чувствуется так, будто к спине тебе приставили оружие. Мать каждый день спрашивает о своем доме, просит Матерь Божию сохранить его, чтобы ей было куда вернуться. Одну войну она пережила, и вот сейчас вынуждена переживать вторую".

История 3: Александр

"Без слез невозможно было смотреть - картинка будто из 1941-го".

Александр, житель одного из жилых комплексов на окраине Ирпеня, эвакуировался 10 марта.

"До 24 февраля мы поверить не могли, что будет полномасштабная война, поэтому никак не готовились. Когда утром в этот день проснулись от авиаударов, паники не было, но мы были шокированы, подавлены, плакали. С женой даже решили ехать на работу, но в последний момент из-за отсутствия связи остались. До 5 марта все вместе - жена, 15-летний сын и я - оставались дома.

В ночь на 5 марта было особенно громко и беспокойно, поэтому наш сосед решил уезжать из города и забрал мою жену с сыном. За это я буду ему до конца жизни благодарен. Сразу после их отъезда началось страшное - в течение четырех часов были самые мощные обстрелы за все это время. Они были такой силы, что выскочили все шурупы, крепившие светильники в квартире, и светильники висели прямо на проводах. Чуть позже первый снаряд со стороны Бучи влетел в соседний дом. В полдень исчезла мобильная связь.

Сначала из окна квартиры я увидел колонну российской военной техники, которая направлялась из Забучья и вошла в Ирпень. Полтора часа спустя через забитые досками окна в подвале я уже видел около трех сотен русских солдат, с виду 19-21 лет, и российскую технику во дворе нашего дома. Следом зашла их "военная полиция".

Несколько часов мы из подвалов, где было много людей, наблюдали, как они выломали замки в доме напротив, разграбили магазин. Обустроили в соседнем доме штаб и ремонтный цех, где впоследствии меняли колеса и гусеницы.

Я выходил из подвала с поднятыми руками, на меня сразу направили автоматы. Казалось, они совсем не ожидали увидеть здесь гражданских. Сразу проверили сумку с документами, забрали фонарик и разбили мой телефон. В сопровождении солдата мне разрешили подняться в квартиру за одеялом и свечами.

Следующие две ночи мы провели в подвале. Иногда в него заходили военные с человеком в маске, который выискивал кого-то среди мужчин. Тех, на кого указывали, выводили из подвала разбираться - ставили на колени, допрашивали. Психологически это было очень тяжело. В основном мужчины возвращались, однако один парень так и не вернулся. Уже после первой ночи мы увидели на улице накрытых четырех убитых местных - двух мужчин и двух женщин. Одной, как оказалось, была продавщица из разграбленного магазина. Нам даже не разрешили их похоронить. Все дни, которые я оставался там, тела так и лежали на улице.

Днем из подвалов нас выпускали покурить, в туалет, подышать воздухом и покормить животных в квартирах - всюду сопровождали военные. Ночью выходить было запрещено. Выйти с территории жилого комплекса российские военные тоже не разрешали. Приходилось есть все, что было в запасе. В то же время они раздавали свои пайки - впрочем, не все местные их брали. Готовили на мангалах - света, отопления, газа не было с 5 марта. Взрывы и обстрелы вокруг мы слышали постоянно.

Мы знали о гуманитарных коридорах от жены, но до места сбора добраться было нереально - нас не выпускали россияне. В какой-то момент нам с соседом и еще 12 человекам удалось выбраться. Обстрелов не было, но увиденное угнетало - убитый велосипедист, разбомбленные кафе, чуть ли не в каждом дворе танк, разрушенные дома, калитки, подбитые снарядами машины. Кто не имел машины, спасался пешком. Без слез невозможно было смотреть - картинка будто из 1941-го. Я видел на трассе человека на костылях, девочку лет семи с огромной сумкой, людей с собаками, кошками, свертками из одеял.

Когда наконец-то увидели украинский блокпост, не поверили глазам. Я за эти пять дней в оккупации так привык к разрухе, а здесь - открытые магазины, люди улыбаются, поддерживают. Снова был душ, горячий чай, возможность позвонить по телефону жене. Это было даже не облегчение, это возвращение к жизни. Я уже как-то пережил эти пять ночей, однако ни одну из них им не прощу".