Борис Михайлов, харьковский мастер эпатажных снимков, прославивших его на Западе, - в интервью Оксане Мамченковой в № 43 журнала Корреспондент от 1 ноября 2013 года о стремлении соотечественников к прекрасному, а немцев, британцев и французов - к критическому осмыслению реальности.
Пока большинство нынешних украинских художников только строят планы завоевания мира, их харьковский коллега Борис Михайлов, сделавший себе имя на социальной и художественной фотографии, пожинает плоды своих трудов. Его работы хранятся в коллекциях самых знаменитых музеев мира вроде нью-йоркского МоМА или музея Стеделик в Амстердаме - в собраниях такого уровня произведения других представителей современного отечественного изобразительного искусства за редким исключением отсутствуют.
В активе Михайлова есть и многочисленные награды, в том числе международная премия Хассельблад, получить которую для фотографа так же престижно, как для физика удостоиться Нобелевской премии.
Пристрастие к фотографии появилось у харьковчанина, работавшего инженером на заводе, еще в 1960-х. Тогда же стало понятно, что фиксирование на пленку происходящего вокруг для Михайлова является чем-то большим, чем очередным модным хобби. Ведь вскоре после первой выставки начинающий фотограф был вынужден уволиться с основной работы: руководству не понравилась вызывающая откровенность некоторых снимков. С тех пор, перебиваясь случайными заработками, Михайлов львиную долю времени и усилий отдавал любимому делу.
Полвека стараний, и бескомпромиссный харьковчанин, в чей объектив часто попадают самые неприглядные стороны постсоветской действительности, превратился в самого известного в мире украинского фотографа. Теперь он живет между Берлином и родным Харьковом, а его персональные проекты демонстрируются на ведущих выставочных площадках мира вроде лондонских Tate Modern и The Saatchi Gallery.
Корреспондент созвонился с Михайловым накануне открытия в Харькове большой ретроспективной выставки. Проект под названием Unrespectable будет открыт для посетителей в ЕрмиловЦентре в течение месяца с 7 ноября.
Отвечая на вопросы издания, мастер не раз отвлекался, чтобы прислушаться к советам своей жены Виктории. На протяжении многих лет супруга не только сопровождает Михайлова в путешествиях по миру и помогает вести дела, но и нередко выступает в роли модели или ассистентки во время съемок.
- Почему, в отличие от многих стран мира, где ваши выставки проходят регулярно, проекты в Украине - настолько редкое явление?
- У меня были две-три выставки в Киеве. А в Харькове раньше не было такого большого хорошего помещения. Теперь, когда оно появилось, очень приятно, что здесь можно что-то сделать. Мне интересно было поработать именно в таком пространстве, очень художественном и необычном. А справился я с этой задачей или нет, трудно сказать. Работы находятся там [в Германии], их сложно было перевезти сюда, потому что на это [необходимы] такие деньги, которых нет. Этот [финансовый] минимум тоже определяет выставку и возможности.
- Где ваши работы пользуются наибольшим спросом?
- Спрос во многом зависит от людей, которые тебя представляют. Вот есть какая-то хорошая галерея, она много работает над продвижением, рассылает информацию и так далее. А есть галереи, где ты выступил раз, но вокруг тебя возятся меньше. Все зависит от любви кого-то к этому [моим работам]. Нет никаких специальных раскруток. И в моем случае галереи появлялись уже после выставок с музеях. Кроме того, каждая картинка [фотография] требует своего времени. В Англии принимали хорошо, очень хорошо - во Франции. Когда-то очень хорошо принимали в Финляндии, Швеции, в Польше. А вот в Италии - средне. В Германии есть три галереи, которые показывают [мои фотографии] и предлагают куда-то. В результате в этом году были выставки в серьезных музеях [масштабная ретроспективная выставка Борис Михайлов. Книги. 1968-2012 проходила в этом году в ганноверском музее Sprengel].
- А покупают чаще в коллекции музеев или частных собирателей?
- Чаще - в музеи. [Причина отображена] в названии нынешней выставки - Unrespectable, то есть это нереспектабельно. Такого вроде бы не должно быть в доме - в доме люди обычно хотят какой-то красоты. А тут советский андеграунд, к которому я принадлежал и который работал не на создание красоты, а на какие-то критические варианты осмысления реальности. Нереспектабельность и была одной из основных характеристик того, что я делал. Украинские коллекционеры, кроме [Виктора] Пинчука, лично себе такие картинки не покупают.
Надо понять разницу между коллекционером там и коллекционером здесь. Коллекционер там может работу, которую он купил когда-то, подарить музею. Она необязательно должна стоять у него дома. Он дарит ее в музей: это и престижно, и, может быть, даже выгодно. Поэтому там коллекционеры могут скупать и Unrespectable. Ну а в нашем варианте, скажем, Пинчук покупает и может выставлять [у себя в PinchukArtCentre]. Но в целом так не принято, нет еще этогомомента, что работа необязательно должна висеть дома на стене.
- Сколько стоит самая дорогая ваша работа?
- Я не хотел бы об этом говорить, но цены не выскакивают из разумных рамок, очень далеких от цен международных художников. Если они могут продавать работы по полмиллиона, то в моем случае об этом речь не идет.
- По вашим наблюдениям, как изменилось отношение к фотографии за те полвека, что вы посвятили этому делу?
- Фотография стала ближе к искусству. Художники теперь не только пишут красками, а используют фотографию как личное высказывание. Раньше из-за возможности сделать множество отпечатков одного кадра говорили, что в ней вроде бы нет уникальности. Многие не считали ее настоящим искусством. Сейчас фотография вошла в этот признанный ряд, ее начали коллекционировать и в Лондоне, и в Америке.
- А как на фотографию повлияла доступность фототехники и то, что теперь не только каждый обладатель камеры, но и каждый владелец смартфона мнит себя мастером?
- Любитель иногда имеет более сильные работы, чем мастер. Уникальную вещь может снять обычный человек, потому что сейчас снимают все. Но на самом деле фотографы-любители не отрабатывают глобальных тем, они нечаянно снимают хорошие кадры. Снимая что-то, они в это не углубляются. А мастер есть мастер. Как отличить - не угадаешь. Иногда простая вещь потом вдруг оказывается очень важной.
- У вас никогда не возникало опасений, что Украина, имеющая и без того не лучший международный имидж, покажется увидевшим ваши работы иностранцам совсем уж неблагополучной страной?
- Может быть, наоборот? Украина покажется более благополучной, потому что там можно все сказать. Может, это более серьезное замечание об Украине, чем замечание в духе “ах, как у нас все прекрасно”. Кто же этому поверит, если покажешь какую-то прекрасную вещь? И почему никто не показал эту прекрасную жизнь? Есть она? Если есть, то давайте посмотрим, поговорим.
Сказать, что это [мои фотографии] пасквиль, тоже нельзя. Это часть реальности. Я, например, хотел попасть на какие-то хорошие заводы и поснимать. Но меня не пускают. Хорошие вещи - они закрыты. Когда появится другой человек, такой плейбой, который хорошо общается, то он проберется, возможно, и сделает [что-то позитивное].
- Что думаете о состоянии дел в современном украинском искусстве?
- В последнее время более активной здесь была установка на прекрасное, на веселое. Это связано с тем, что появились новые коллекционеры, кторые хотели украсить свой дом, и художники охотно пошли по этому пути.
- А кто и что должен сделать, чтобы об украинском искусстве узнали за рубежом?
- Этого никто не знает. И потом, не говорю, что так будет, но возможен же такой вариант, что вдруг когда-нибудь окажется, что это украинское направление, которое вроде бы не принято за рубежом, со всей его веселостью, с внутренними разборками, будет более востребовано, чем то, которое востребовано сейчас. Ведь в одно время работает одна идея, одно мышление, в другое - совершенно иное. Поэтому я бы не говорил, что тут нужно что-то специально менять. Украинского искусства действительно нет за рубежом. Но у всех была возможность выйти за рубеж и показаться.
- Вы живете между Харьковом и Берлином. Как отличается ваша харьковская жизнь от берлинской?
- Здесь [в Харькове] более интересно, более понятно. Там все-таки общаюсь чаще с русскими, на моем английском языке глубоко не возьмешь в разговорах. Там видишь очень многое, получаешь удовольствие. А общение - здесь, привычное и нормальное. Я даже стараюсь свою квартиру не менять, чтобы оставалось как было, приезжать в свое состояние.
- Вам должно быть хорошо видно, как меняется Украина.
- Внешне все стало лучше. Харьков очень сильно изменился, чище стало, аккуратнее, другие какие-то взгляды, другие отношения между людьми. Но на самом деле глубинных отношений я лишен. Я не еду в глубину Украины, я не еду в деревню.
В Киеве, например, я немножко посмотрел вокруг - не в самом центре, где туристы, а на периферии города. И там советская жизнь продолжается, только с маленькими изменениями. Нельзя сказать, что психологически сильно что-то поменялось.
- Над чем сейчас работаете?
- Стараюсь понять, где находится фотография сегодня, и увидеть какие-то дыры, как говорит моя жена, белые пятна. В свое время белым пятном была жизнь в Советском Союзе, затем - реакция на эту жизнь. Потом фотография как живопись - еще одно пятно. Ведь фотография не такое старое направление - оно развивается. Теперь появились тысячи фотографов, а значит, нужно искать новый подход. Постоянно находишься в состоянии внутреннего напряжения. Идет поиск героя. Кто он - средний человек, олигарх, банкир? И как его показать? Если хорошо [показать] - скучно, а плохо - неправда.
***
Этот материал опубликован в №43 журнала Корреспондент от 1 ноября 2013 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.