Оранжевое море в центре Киева должно покончить с надоевшими мифами об аполитичных и равнодушных славянских народах, которым нравится авторитарное правление, - пишет доцент политологии в Стэнфордском университете, старший эксперт Института Гувера Майкл МакФол в статье "Революция и отступление", опубликованной 7 февраля в американском издании The Washington Post.
Украинская "оранжевая революция" была одним из самых радостных событий 2004 года. Коррумпированная власть попыталась сфальсифицировать выборы и сделать новым президентом страны премьер-министра Виктора Януковича, но украинское общество потребовало, чтобы подлинному победителю, лидеру оппозиции Виктору Ющенко, позволили взять власть. В стране, не прославившейся успешными революционными выступлениями, сотни тысяч людей с оранжевой символикой собрались в крупных городах, две недели терпели пронизывающий холод и требовали от режима признать истинные результаты голосования. Ющенко легко победил в новом туре, назначенном решением Верховного суда. Конечно, как все революционные лидеры, президент Ющенко не сможет осуществить преувеличенные надежды своих сторонников. Тем не менее прорыв в Украине, вероятно, навсегда вывел страну на демократический, хотя и ухабистый, путь.
Сегодня Украина, завтра Россия? Оранжевое море в центре Киева как минимум должно покончить с надоевшими мифами об аполитичных и равнодушных славянских народах, которым нравится авторитарное правление. У украинцев нет опыта демократического правления, и все же им удалось преодолеть историческое наследие и потребовать более демократического способа управления. Неужели россияне не способны сделать то же самое?
После прочтения книг Эндрю Джека "В путинской России" ("Inside Putin’s Russia") и Евгения Примакова "Российские перекрестки" ("Russian Crossroads"). В новое тысячелетие" возникает ответ: "Не в скором времени". Обе книги, очень по-разному, объясняют, почему демократический ренессанс в России маловероятен.
Книга Примакова, хотя это, наверное, не входило в намерения автора, демонстрирует одно серьезное препятствие: имперское и коммунистическое наследие, воплощением которого, в некотором смысле, является он сам. Примаков был успешным представителем советской элиты, превратившейся в российскую постсоветскую элиту. В своих псевдомемуарах он изображает себя скептиком и даже диссидентом внутри советской системы, но все равно он был человеком системы, корреспондентом рупора компартии, газеты "Правда", затем главой одного из самых престижных советских аналитических центров, и наконец, членом Центрального комитета Коммунистической партии.
В странах, сотрясаемых революциями, старые элиты - вроде Примакова - редко выживают (либо в переносном, либо в буквальном смысле). Но в постсоветской России Примаков выплыл, стал главой внешней разведки и премьер-министром. Почти десятилетие после распада СССР Примаков был самым популярным политиком в России.
Его влияние на постсоветскую политику символизирует преемственность между СССР и сегодняшней Россией. В 1990-1991 годах россияне, как сегодня украинцы, часто мобилизовались и требовали менее коррумпированного, более демократического правления. Кульминация наступила в августе 1991 года, когда россияне протестовали против попытки переворота, предпринятой противниками реформ Михаила Горбачева.
Путч провалился, а вскоре распался и Советский Союз. Но, как показывает карьера Примакова, не все изменилось в августе 1991 года. Советская политическая и экономическая элита в какой-то мере адаптировалась, но принесла с собой советские традиции и способы мышления, часто несовместимые с демократией.
И Примаков, и Джек пишут о том, что приватизация, в которой господствовала советская элита, подорвала зарождающуюся в России демократическую культуру и ослабила демократические институции. Как и в советские времена, выиграли те, кто был связан с государством (а не новые предприниматели), а народ остался в стороне.
Еще более яркое доказательство тяжести советского наследия можно найти в рассуждениях Примакова о политике. Рассказывая о наступлении президента Владимира Путина на единственный независимый телеканал НТВ, предпринятом в 2000-2001 годах, Примаков заявляет, что "наступления на свободу прессы в России никогда не было". "Очевидно", добавляет он, что теперь, когда программы НТВ создает менеджмент, тесно связанный с Путиным, "они содержат в себе больше прямой и косвенной критики в адрес российского руководства", чем при прежнем, независимом владельце.
Трудно строить демократию с лидерами, которые придерживаются таких взглядов. А в сегодняшней России многие государственные деятели, вплоть до самого Путина, согласны с трактовкой Примакова.
Его представления о мире тоже широко распространены среди российской элиты. Обсуждая в своей книге внешнеполитические события, будь это операция "Буря в пустыне" или война в Косово, Примаков всегда оказывается в антиамериканском лагере. Это напоминает нам о том, почему интеграция демократической России в западное сообщество государств относится, скорее, к области футурологии, а то и фантастики.
Честно говоря, советское наследие в виде Примакова не так уж плохо для политического развития России. Примаков решительно выступил против попытки переворота в августе 1991 года и сыграл поистине героическую роль, оттаскивая страну от пропасти в качестве нового премьер-министра после финансового кризиса августа 1998 года.
Не менее важным, чем рыночные реформы Примакова, было его решение не пытаться захватить власть, в качестве премьер-министра используя политическую и физическую слабость президента Бориса Ельцина. Он подчинился политическим правилам игры и ушел без борьбы, когда через девять месяцев после назначения Ельцин отправил его в отставку. Действия Примакова, подобно многим шагам левой оппозиции в 1990-е годы, были демократичными и заслуживают того, чтобы их признали таковыми.
Объяснить провал российской демократии советским наследием можно лишь отчасти. В конце концов, Украина унаследовала те же советские институции и методы. Руководство тоже имеет значение, и это подводит нас к Владимиру Путину.
И Примаков, и Джек стремятся напомнить читателю, что Ельцин не построил либеральную демократию, которую затем разрушил Путин. Хотя Примаков на удивление уважительно отзывается о Ельцине лично, бывший премьер резко критикует систему, которой Ельцин позволил укорениться в последние годы пребывания у власти.
Как утверждает Примаков, когда он был премьер-министром, Россией фактически правила "семья" - сплоченная, безжалостная и коррумпированная группа, во главе которой стояли дочь Ельцина, Татьяна Дьяченко, глава его администрации и олигарх Борис Березовский.
Джек, хотя и в других выражениях, соглашается с этим. Ельцин сначала уничтожил сдержки и противовесы молодой российской демократии, обстреляв парламент в октябре 1993 года, затем он выпросил у избирателей поддержку новой конституции, увеличивающей его власть. Потом он позволил использовать эту централизованную систему власти для обслуживания финансовых интересов маленькой группы российских олигархов, тесно связанных с Кремлем.
Джек напоминает читателям, что Ельцин позволил региональным лидерам развивать автократию. Как он пишет, "степень демократизации при Ельцине, возможно, тоже преувеличивают".
Если Ельцин не так уж сильно продвинул демократию вперед, может быть, Путин не так уж сильно отодвинул ее назад. В конце концов, если Россия не была демократией в 2000 году, когда Путин стал президентом, то откатываться не от чего. Джек прослеживает политическую преемственность между Ельциным и Путиным, уделяя особое внимание экономическим реформам Путина и его внешней политике.
В наиболее детальном из пока опубликованных рассказов о первом сроке Путина Джек представляет разумный список его достижений: налоговая реформа, сбалансированные бюджеты, резкое уменьшение внешнего долга, экономический бум. Джек справедливо признает, что своим успехом Путин в большей степени обязан везению, чем экономической политике, поскольку рост обеспечили, главным образом, девальвация рубля в 1998 году и высокие цены на нефть. Но Джек отмечает, что Путин не проматывал состояние (хотя бы в первом сроке), тратясь на грубое государственное вмешательство.
Джек положительно отзывается о прагматизме Путина во внешней политике, хотя многие украинцы едва ли согласятся с Джеком в том, что российская политика в СНГ представляет собой политику партнерства, а не империализма.
Когда речь заходит о политике, Джек трактует все сомнения в пользу Путина. Но Джек слишком хороший журналист, чтобы игнорировать наступление Путина на демократические структуры. Какими бы слабыми они ни были к концу эпохи Ельцина, Путин - и только Путин - сделал их намного слабее.
В нескольких превосходных главах Джек описывает жестокую и неэффективную войну Путина в Чечне, приобретение им фактического контроля над всеми крупными телеканалами, превращение обеих палат парламента в органы, скрепляющие печатью действия президента, аресты и изгнание политических противников, фальсификацию региональных выборов, аресты известных журналистов, ослабление политических партий и усиление роли ФСБ.
По отдельности каждый из этих шагов можно трактовать как нечто, не являющееся отходом от демократии. Правительство в Чечне не работало, террористы находили и находят там приют. У многих российских олигархов есть свои темные тайны. Многие региональные бароны, которых обуздал Путин, вели себя как тираны в собственной вотчине. Ни один из магнатов, сидящих в тюрьме или изгнанных из страны, не Нельсон Мандела. И в конце концов, России для развития рынка и демократии необходимо более эффективное государство.
Но если анализировать эти факты в совокупности, обозначается тенденция: наступление на любой источник влияния, находящийся за кремлевской стеной. Сегодня отличием России от Украины является Путин и его "успешные" политические реформы.
Были ли авторитарные политические реформы Путина необходимы для ускорения экономического роста? Время от времени Джек отвечает робким "да", но аргументация слаба, и может быть, это умышленно. Увеличивает ли арест противников войны в центре Москвы российские валютные резервы? Есть ли свидетельства того, что жестокая война в Чечне и излишки бюджета как-то связаны между собой?
Представьте себе, насколько выше были бы показатели роста за последние несколько лет, если бы российская демократия углублялась, а не исчезала. Мы пока не знаем, попытается ли Путин во втором сроке уничтожить все демократические методы. Если да, экономический рост и политическая стабильность, жизненно важные для его популярности, исчезнут, и оранжевые шарфы могут появиться даже на Красной площади.
Перевод с английского - ИноПресса.
Оригинал статьи Reform and Retreat доступен на сайте The Washington Post.