Washington Post: Новая Европа, старая Россия

"Что же происходит, когда держава двадцать первого века сталкивается с державой девятнадцатого? Контуры конфликта просматриваются уже довольно явственно: это и дипломатическое противостояние вокруг Косово, Украины, Грузии и Эстонии; и конфликты вокруг нефте- и газопроводов", пишет в своей колонке для Washington Post Роберт Каган - старший научный сотрудник Фонда Карнеги.

В географическом смысле Россия и Европейский Союз - соседи. Однако геополитически они живут в разных эпохах. С одной стороны мы видим ЕС двадцать первого века, взявший на себя благородную миссию - оставить в прошлом политику силы и построить новую на основе законов и соответствующих институтов. С другой мы видим Россию, которая ведет себя как совершенно традиционная держава девятнадцатого столетия. И для той, и для другой стороны нынешнее их состояние обусловлено прежде всего историей.

Россия ведет себя как совершенно традиционная держава девятнадцатого столетия

Курс на наднационализм и союзную правовую систему в Европе стал своего рода ответом на конфликты двадцатого века, когда национализм и политика силы дважды приводили к полному разрушению континента. Если же говорить о России Владимира Путина, то одной из ее движущих сил, как верно отметил Иван Крастев, остается представление о 90-х годах прошлого века - времени "постнациональной политики" - как о провале. Если кошмары Европы остались в тридцатых годах, то кошмары России - это те самые девяностые. Для Европы решение своих проблем заключается в том, что государство-нация и политика силы должны остаться в прошлом. Для России - что они должны быть отстроены на будущее.

Что же происходит, когда держава двадцать первого века сталкивается с державой девятнадцатого? Контуры конфликта просматриваются уже довольно явственно: это и дипломатическое противостояние вокруг Косово, Украины, Грузии и Эстонии; и конфликты вокруг нефте- и газопроводов; и обмен жестокими дипломатическими ударами между Россией и Великобританией; и возврат Москвы к военным учениям, каких не было с окончания холодной войны.

Европейцев это тревожит, и для этого у них есть все основания. В девяностые годы они поставили очень многое на то, что в будущем геополитика уступит первенство геоэкономике; на то, что приходит новая эра, в которой огромная и высокопроизводительная европейская экономика сможет на равных конкурировать с Соединенными Штатами и Китаем. Посчитав, что на смену "грубой силе" пришло время "мягкого влияния", они сократили свои военные бюджеты. Они вообразили, что модель Европейского Союза возьмут на вооружение все остальные. Соответственно, когда эта модель укоренится, считали они, Европейский Союз станет супердержавой суперсовременного мира.

Контуры конфликта просматриваются уже довольно явственно: это и дипломатическое противостояние вокруг Косово, Украины, Грузии и Эстонии; и конфликты вокруг нефте- и газопроводов

В течение какого-то времени всем казалось, что так оно и будет. Россия была повергнута в прах, и магнитное притяжение Европы - вкупе с американскими гарантиями безопасности - затянуло в орбиту Запада практически все страны Востока. Создалось впечатление, что притяжение структуры, которую Роберт Купер назвал "империей на добровольных началах", просто не знает границ.

Однако на сегодняшний день расширение Европы замедляется - а, может быть, оно и вовсе остановилось. Происходит это вовсе не только потому, что европейцам не хочется принимать к себе Турцию. Они еще и боятся поднимающейся России. Они осознают, что, расширившись на Восток, Европа получила на свою голову новую восточную проблему - или, вернее, старую восточную проблему, проблему векового соперничества между Россией и ее ближайшими соседями.

Когда Россия была слаба, бедна и готова интегрироваться с Западом, проблемы как таковой не существовало. Но сегодня, когда Россия снова встала на ноги и разбогатела, она вспомнила старые обиды и теперь уже не хочет идти в Европу; она хочет идти своим курсом обратно в число сверхдержав. Путин жалеет о распаде Советского Союза и добивается господства над странами Балтии и Восточной Европы, а также над Украиной, Грузией, Молдовой и другими территориями, которые в России называют "нашим ближним зарубежьем". При этом первые две группы уже официально стали частью Европы, а остальных в Европе называют "нашими новыми соседями".

Путин жалеет о распаде Советского Союза и добивается господства над странами Балтии и Восточной Европы, а также над Украиной, Грузией, Молдовой

Получается, что страны Европейского Союза вдруг оказались втянутыми в конфронтацию вполне в духе девятнадцатого века. После десятилетия добровольного отступления Россия снова идет вперед, используя в противовес привлекательной силе Европы более традиционные рычаги власти. Грузии она объявила тотальное торговое эмбарго; Литве, Латвии и Беларуси неоднократно перекрывала поставки нефти; прекращала поставки газа Молдове и  Украине; Эстонию после скандала, связанного с советским военным памятником, наказала прекращением железнодорожного сообщения и кибернетической атакой на компьютерные системы ее правительства. Что касается Грузии, то здесь Россия поддерживает сепаратистские движения; на территории Грузии, а также на территории Молдовы, Россия держит свои вооруженные силы. Кроме того, Россия фактически вышла из Договора об обычных вооруженных силах в Европе, и теперь может развертывать на своем западном фланге столько войск, сколько пожелает.

По данным социологических исследований, европейцы начинают поглядывать на своего большого соседа со все большим беспокойством. В прошлом году президент Франции Николя Саркози  отметил, что "Россия, снова пробиваясь на мировую арену, с определенной долей грубости использует свои активы, в частности нефть и газ". Даже министр обороны Финляндии уже высказался в том духе, что когда "ключевым элементом" политики России "в сфере международных отношений" снова становится "военная сила" - это не есть хорошо.

Но не может ли оказаться так, что Европе нечем будет ответить - ни по состоянию ее институтов, ни по наличию силы воли? Иными словами, достал нож - бей, но есть ли у Европы тот нож?

А что же сделают США и Европа, если Россия решит "применить силовой прием" к Украине или Грузии? Очень может быть, что ничего

Вообразить, что подвижки вдоль политического разлома между Европой и Россией перейдут в потрясения, в общем, несложно. К конфронтации с Россией может привести, например, кризис вокруг Украины, которая хочет вступить в НАТО. Конфликт между грузинским правительством и силами сепаратистов в Абхазии и Южной Осетии тоже может в конечном счете вылиться в военное столкновение между Тбилиси и Москвой.

А что же сделают США и Европа, если Россия решит "применить силовой прием" к Украине или Грузии? Очень может быть, что ничего. Европа, пребывая в состоянии постмодерна, вряд ли даже помышляет о возврате к конфронтации с крупной державой и будет делать все, чтобы этого избежать. Что же касается Штатов, то в наших отношениях с Россией никаких серьезных сдвигов не произойдет, по крайней мере, до ухода нынешнего правительства.

Как бы там ни было, если конфронтация между Россией и Украиной или Россией и Грузией все же случится, мир изменится. Может быть, это будет совершенно новый мир. Может быть, он станет таким же, как когда-то. На Западе еще много таких, кому нравится думать, что на дворе эра геоэкономики. Но, как метко выразился один шведский аналитик, "мы живем в новой эре геополитики, и просто нельзя притворяться, что это не так".

Перевод с английского ИноСМИ.ru