Режиссёр Влад Троицкий рассказал Корреспонденту о своём новом музыкальном проекте.
В опере Кориолан проводятся чёткие параллели между Древним Римом и современным Киевом, пишет Анна Давыдова в №45 журнала от 14 ноября 2014 года.
Как вы представляете себе репетицию новой оперы? Огромный зал: в оркестровой яме настраиваются музыканты, на сцене солидные дамы и импозантные господа пробуют акустику, за кулисами о чём-то спорят композитор и режиссёр-постановщик.
А как насчёт небольшой комнатки на первом этаже стандартной столичной многоэтажки? Где на диванчиках, стульях и просто на полу в окружении музыкальных инструментов — фортепиано, гитары, ударных, клавесина, скрипки — расселиись десяток молодых людей и девушек, которые перебрасываются репликами вроде: «Ты убиваешь Кориолана? Вот лично ты?».
Вопрос не праздный: если тот, к кому он обращён, Кориолана действительно не убивает, то есть не задействован в соответствующей сцене, он может с чистой совестью проигнорировать следующую репетицию, где её планируют разбирать.
Да, у очередного проекта режиссёра Влада Троицкого — новой оперы Кориолан, премьера которой состоится 29 ноября в ЦКИ КПИ, — есть определённые трудности с логистикой. Занятые в постановке музыканты, среди которых хорошо известная в Киеве вокалистка Марьяна Головко и композитор Антон Байбаков, не являются актёрами Центра современного искусства Дах. У каждого своя работа, подработка, учёба. И свести всех вместе — нелёгкая задача.
Но это лишь одна из ряда проблем. Главная же заключается в том, что сейчас, меньше чем за три недели до премьеры, оперы как таковой… ещё нет.
Недобрые люди
Идея поставить оперу родилась этим летом в школе-резиденции — своеобразной творческой лаборатории, предваряющей ещё одно детище Троицкого, фестиваль Гогольфест. По словам режиссёра, на эту мысль его натолкнул, во-первых, опыт работы в Венгрии, где в прошлом году он ставил Мёртвый город Эриха Корнгольда. Во-вторых — успех предыдущих музыкальных проектов: этно-хаос-группы ДахаБраха и фрик-кабаре Dakh Daughters. Ну а в-третьих — неудачный, как он сам его называет, поход в киевскую оперу: Троицкого, скажем так, не впечатлило, и он решил предложить альтернативу.
Поначалу артисты, заинтересовавшиеся идеей Троицкого, планировали взяться за уже готовое произведение. Но обожающий эксперименты режиссёр предложил написать всё самим
Поначалу артисты, заинтересовавшиеся идеей Троицкого, планировали взяться за уже готовое произведение. Но обожающий эксперименты режиссёр предложил написать всё самим.
«Сначала, конечно, настороженно отнеслись, но потом путешествие захватило, — улыбается он. — Концепция заключается в том, что мне нужно перевести музыкантов из разряда исполнителей в разряд творцов. Это единственный способ работать в таких условиях. Или нужен реальный постановочный период, или так — когда музыканты, певцы присваивают себе музыкальный материал, он становится их. Они его придумывают, они его исполняют, они его переживают».
Процесс создания музыки идёт «на живую нитку». Сначала были отобраны нужные фрагменты шекспировской трагедии, потом под них подбирались музыкальные темы, отражающие нужный сюжет, — заговор, битва и прочее. А затем, непосредственно во время репетиций, создавались и создаются аранжировки, всё доводится до ума.
«Ребята, есть кусочки, которые мы вообще ещё не мацали», — переживает один из музыкантов перед тем, как, собственно, продолжить отрабатывать уже придуманный фрагмент.
Это начальная сцена, в которой патриций Гай Марций, которого вскоре нарекут Кориоланом в честь выигранной битвы с вольсками (местными повстанцами) при Кориолах, укрощает народные волнения в Риме.
Поначалу даже не совсем понятно, в какой момент начинается действие. Из размытой, тревожной, атональной музыки рождается шёпот — словно шум в зале. И внезапно эта размытость обретает чёткие формы танго, а коллективный шёпот разбивается на несколько отдельных голосов, которые, перебрасываясь репликами, выводят: «Люди добрі… Які ми добрі? Добро належить патриціям. А ми — злидні».
«Стоп, — внезапно прерывает репетицию Троицкий. — Хор должен быть вкрадчивым — таким, знаете, подленько-чистеньким».
Но исполнители не знают: всё-таки они музыканты, а не драматические актёры.
На линии фронта
Выйдя на улицу на перекур, Троицкий признаёт: проблема действительно есть, но он знает, как её решить.
— Моя задача как режиссёра — ввести их в чувственное переживание музыки, — объясняет он. — Это не передаётся словами, разбором текста, просто нужно, чтобы они вдруг сердцем начали думать. Хотя, конечно, мы анализировали пьесу, много обсуждали её смысл — что мы хотим донести.
— И что же?
— Тут много о чём можно говорить. С одной стороны, нужны ли герои. Живые. Или лучше, чтобы они где-то там остались, в памяти… С другой же, то, что у Шекспира происходит в Древнем Риме, — это то же самое, что сейчас творится у нас в стране.
— Да, параллели очевидны: герой-комбат вернулся из зоны АТО, пришёл в Киев и…
— И?.. Он хочет какой-то правды, да? Я там стоял, пацаны мои погибли, я остался живой, а вы, ребята, что здесь делали? Вопрос ведь не в том, что люди не идут на фронт. А в том, что здесь остаётся такая же история совка и цинизма, как и была. Что, собственно, произошло за этот год? Мы по большому счёту остаёмся инфантильными несчастными существами, которые говорят: «О, там ужасный Путин! О, там безумная Россия! О, у нас коррупция — непонятное чудовище какое-то». Этот инфантилизм совковый — он везде: в театрах, в школах, в Министерстве обороны. И вопрос, где же линия фронта на самом деле проходит, — внутри нас?
Этот инфантилизм совковый — он везде: в театрах, в школах, в Министерстве обороны. И вопрос, где же линия фронта на самом деле проходит, — внутри нас?
По сюжету шекспировской трагедии, Кориолан — не желающий угождать тыловым крысам герой войны — сначала был провозглашён консулом Рима, а затем с позором изгнан. Ожесточившись, он отправился к своим вчерашним врагам, вольскам, возглавил их и повёл на Вечный город.
Прямые параллели вроде «комбат отправился к сепаратистам» Троицкий отвергает: «Любая метафора, доведённая до абсурда, становится антиметафорой». Но при этом подчёркивает, что вопрос о разрушении действительно стоит — разрушении старого, отжившего своё.
Если мы дадим волю внутреннему соглашателю, конформисту — «ну давайте подождём, война закончится, а потом мы займёмся делом», — то потом эта небольшая отсрочка превратится в огромное никогда
«Если мы дадим волю внутреннему соглашателю, конформисту — «ну давайте подождём, война закончится, а потом мы займёмся делом», — то потом эта небольшая отсрочка превратится в огромное никогда, — говорит он. — Реформы в образовании, в культуре, в медицине, вообще в государственном устройстве нужно начинать сегодня».
Цивилизация вторых замов
О реформах в культуре Троицкий говорит уже давно. Весной этого года он даже инициировал создание некоего консультационного органа с провокационным названием КГБ (Комитет гуманитарной безопасности). Затея, которую сегодня сам режиссёр называет «эмоциональным всплеском», сама по себе сошла на нет. Но Троицкий не намерен отступать.
Мы общались за два дня до 20-летия Даха — культурный центр открылся 12 ноября 1994 года. Хотя юбилея могло бы и не быть — летом 2013-го Троицкий был вынужден закрыть Дах как репертуарный театр. Причина банальна — отсутствие средств. Но в этом году театр воскрес — правда, в другом формате: ставится спектакль, играется энное количество раз — пока есть зрительский интерес. Если тот падает, проект консервируется и режиссёр берётся за следующий. Экономика простая: так нет нужды платить зарплату постоянной труппе — лишь тем, кто непосредственно занят в постановке.
По словам Троицкого, есть три модели существования театров, предусматривающих госфинансирование.
Первая — венгерская или немецкая: каждые четыре года проходит открытый конкурс на замещение позиций худрука и директора, причём один человек не может избираться более двух сроков подряд. Кандидаты защищают свои экономические и художественные концепции развития театра перед экспертным советом — это открытый публичный конкурс.
Вторая модель — французская, когда большинство театров не имеют художественной составляющей. Это просто здания с техническим персоналом и администрацией, которая приглашает готовые проекты или инициирует их создание. И на позицию худрука этой площадки опять-таки конкурс.
Третью модель Троицкий называет просто — совок: это когда вообще не меняется ничего и никогда. Именно она доминирует в репертуарных, финансируемых государством украинских театрах
Ну а третью модель Троицкий называет просто — совок: это когда вообще не меняется ничего и никогда. Именно она доминирует в репертуарных, финансируемых государством украинских театрах, администрациям которых по большому счёту совершенно всё равно, сколько людей ходит на спектакли и почём продаются билеты.
«Надо комбинировать, — отвечает Троицкий на вопрос, какая из двух рабочих моделей подошла бы нам. — Конечно, должны быть репертуарные театры — это наша традиция. Но катастрофически не хватает свободных площадок, которые были бы нормально оборудованы и могли привлекать молодых режиссёров — как украинских, так и зарубежных. Такие локации были бы идеальны для копроектов: Франция, Польша, Венгрия, Англия, Германия готовы сотрудничать, вкладывать деньги. И это сразу вписало бы нас в международный контекст. Я не говорю «нужно закрыть все гостеатры», но необходимо сделать так, чтобы были конкурентные условия. Сейчас же это феодальные государства со своими пожизненными правителями, которые за наш счёт предоставляют культурный продукт. Но кто заказчик, кто эксперт — кто скажет, является ли этот культурный продукт культурным или это чёрт знает что? Вот сейчас, например, в Минкульте обсуждается реформа театрального искусства. Знаете об этом? Я тоже только сегодня узнал. И кто там сидит? Всё те же худруки. Ну как они могут что-то реформировать, если им это просто даром не нужно!»
Вот сейчас, например, в Минкульте обсуждается реформа театрального искусства. И кто там сидит? Всё те же худруки. Ну как они могут что-то реформировать, если им это просто даром не нужно!
По словам режиссёра, сегодня главная зараза в системе государственного управления — «цивилизация вторых замов», когда начальники и первые заместители меняются с приходом новой власти, но вторые замы всегда остаются на своих местах.
«Их главная задача — ничего не делать, не дай бог! Потому что скажут, что ты — представитель «злочинних попередників». К тому же у нас нет системы подготовки кадров — толковых, новых», — резюмирует Троицкий.
Уйти с блокпоста
«Чого вам треба, пси нікчемні?! Не хочете ні миру, ні війни», — стыдит Гай Марций Кориолан малодушных римлян, когда мы с Троицким возвращаемся на репетицию.
За полчаса нашей беседы на крылечке половина состава уже успела разбежаться, а оставшиеся продолжают импровизировать.
«О, что-то новенькое! Интересно получается! Кто-то записывает? Сейчас диктофон включу», — начинает суетиться одна из вокалисток.
В «новеньком» отчётливо слышны джазовые мотивы. А почему бы нет? Всё-таки Кориолан, мягко говоря, не классическая опера. Троицкий называет её «новой оперой», по сути же это музыкальный спектакль в некоем оригинальном синтетическом жанре.
«На самом деле это всё довольно эклектично, — соглашается режиссёр. — Кориолан, как и ДахаБраха, — это эклектика как высокий стиль. На самом деле эклектика очень требовательна: как соединить несочитаемые вещи, чтобы это вместе всё-таки было блюдо?»
Что ж, Троицкий в этом деле — определённо шеф-повар: давно распробовав ДахуБраху и Dakh Daughters, публика продолжает требовать добавки. Режиссёр гордится этими яркими самоокупаемыми проектами и надеется, что Кориолана ждёт та же судьба, — ещё не было премьеры, а спектакль уже пригласили на фестивали в Венгрию и Францию.
Режиссёр уверен: успешные культурные проекты вроде Великого Гэтсби Дениса Матвиенко, львовского Форума издателей, фестиваля Джаз-Коктебель позволяют нам говорить с миром с других позиций.
Украина показала свою способность сопротивляться, разрушать, а теперь нам нужно научиться строить. И этот вопрос гораздо сложнее
«Украина показала свою способность сопротивляться, разрушать, а теперь нам нужно научиться строить. И этот вопрос гораздо сложнее», — считает он.
По мнению Троицкого, Украине нужно перестать быть буфером, или мостом, или блокпостом и потихоньку становиться центром.
— На самом деле российская история неустойчивая. При всей кажущейся монолитности видно, что это колосс на глиняных ногах. И там есть определённый, достаточно большой процент несогласных, которым невыносимо сжимание воздуха свободы. Им надо куда-то идти и где-то видеть надежду. И надежда — она не на блокпосту всё-таки, а в том месте, где можно жить. Тут всё зависит от нас: мы выстраиваем свою историю как историю жизни или как историю войны? Если войны, то это блокпост, если жизни, то надо иначе.
— Но ведь есть ещё один момент — Европа по большому счёту тоже хочет видеть в нас блокпост…
— Экспаты из Европы — точно такая же история. В Европе точно так же не нужны герои. Потому что там общество созревшее, пожилое. Есть, конечно, гетто для молодняка — разнообразные фестивали, чтобы абсорбировать их энергию. Но на самом деле двигаться там особо некуда — всё уже порешали. А у нас пусто. И если мы создадим творческие пространства для пассионариев — европейских, русских, американских, — то тут может многое происходить. Тотальное отсутствие конкуренции — это, с одной стороны, наша слабость, а с другой — сила.
Хватит изображать из себя несчастных. Несчастные люди никому не нужны
Хватит изображать из себя несчастных. Несчастные люди никому не нужны. Ты можешь пожалеть человека раз, два, три, но если он опять к тебе приходит и говорит: «Я всё равно несчастный», хочется ответить ему: «Да пошёл ты!». Несчастье — вещь заразная. Почему я говорю, что сейчас так важно заниматься культурой? Потому что как только мы предъявляем миру — и себе — успешный культурный проект, то говорим: «Мы есть, мы живём, мы что-то делаем» — и тогда с нами по-другому можно разговаривать. А если мы только причитаем — дайте денег, оружия, поборитесь с нашей коррупцией, повоюйте на нашей войне, — то неминуемо получим в ответ: «Ну слушайте, сколько можно».
На этих словах Троицкий начинает собираться: репетиция окончена, а ещё нужно успеть на другой конец города — обсудить новый проект. Торопливые сборы прерывает телефонный звонок. Быстренько ответив и положив трубку, режиссёр с улыбкой делится: «Хотели, чтобы я 26 ноября лекцию прочитал. Нет, в день своего 50-летия, пожалуй, воздержусь».
И кто осудит — даже самым неугомонным людям иногда всё-таки нужно брать маленькую паузу.
***
Этот материал опубликован в №45 журнала Корреспондент от 14 ноября 2014 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.