Лидер проекта Onuka Ната Жижченко дала интервью изданию Корреспондент.
Робби Уильямс, FlorenceandTheMachine, Alt-J, Kasabian – увы, исполнителей и групп такого уровня в Украине нам не увидеть ещё долго. Причины очевидны – в стране есть война и нет денег, пишет Анна Давыдова в №20 журнала от 22 мая 2015 года.
И тем важнее тот факт, что в августе на одном из крупнейших музыкальных фестивалей Европы, венгерском Sziget, в одном лайнапе с приведёнными выше артистами, а также десятками других групп с мировыми именами значатся украинские ДахаБраха и молодой проект Onuka: такие моменты очень важны для создания положительного имиджа страны.
Onuka, в чьем творчестве современная электронная музыка переплетена с этно-мотивами, – детище Наты Жижченко, экс-вокалистки Tomato Jaws, и Евгения Филатова, лидера The Maneken. И «ребёнок» пары (музыканты вместе как в работе, так и в жизни) получился настоящим вундеркиндом: проект существует менее двух лет, но кроме Szigetуже может похвастать запланированной на июнь серией концертов в Польше, а осенью, вероятно, в США. Да и полный soldoutза несколько недель до большого киевского концерта тоже говорит о многом.
Сама же Жижченко скорее предпочитает играть и петь, а не разговаривать. Хотя технические сложности проходящего сейчас украинского тура заставили артистку пересмотреть свои взгляды: если вдруг «вырубается» аппаратура, не оставишь же публику в полной тишине.
- Как принимают в маленьких городах? Всё-таки ваша музыка довольно специфичная, эстетская.
- Знаете, в маленьких городах играть даже уютнее: больше энергетической отдачи от зала. Мне кажется, люди там не перекормлены и для них концерт артиста – это событие, на которое собирается вся «продвинутая» местная тусовка, заодно подтягивая и тех, кто, может быть, и не слышал, но кому тоже интересно.
Пока самый яркий концерт был в Черновцах. После выступления барабанщицу носили на руках, клавишницу целовали в уши. Выражение «порвать зал» - оно именно для такого случая. (Смеётся.) Концертный директор реально нас спасала: у нас такого ещё не было - всё в диковинку. И для таких залов работать очень приятно - сознаёшь, что всё-таки не зря этим занимаешься.
- Кто из артистов на сцене завораживает лично вас?
- Во-первых, конечно, Бьорк: она для меня божество. А другая артистка, которая меня восхищает, - Ройшин Мёрфи, бывшая солистка Moloko. Она круто поёт, невероятно выглядит, прекрасно танцует. Всё это в комплексе создаёт целостный образ, который уже не делится на классный вокал или крутые шмотки: сколько ни пытаются её сымитировать - всё не то.
Хотя, кстати, я недавно узнала удивительный факт. Кажется, Мёрфи подсмотрела один трюк – когда она ест букет роз, а потом начинает выплёвывать лепестки, - у другой артистки, Аллы Пугачёвой. Та сделала подобное на каком-то концерте в 1970-х - об этом мне рассказала мама моего друга. Очень возмущалась: ну как так, подарили Пугачёвой букет – а она на сцене начала его есть и плеваться?!
Не знаю, каким образом Мёрфи увидела тот старинный концерт Пугачёвой. Может, это просто тот случай, когда идеи витают в воздухе. Но даже если не Ройшин это придумала, то воплотила блестяще!
- Что для вас значит будущий Sziget?
- Пока я это ещё не осознала, если честно. Наверное, когда выйду на сцену, а потом с неё сойду, только тогда в это поверю. Мы с музыкантами очень ответственно относимся к подготовке: уже точно решили, что едем полным составом, причём берём туда все инструменты, включая трембиту.
- А как вы её довезёте?
- Так же, как возим в туре: у нас есть складная трембита, которая разбирается на три части. Этот момент уже отработан. (Смеётся.)
- Украинские команды на Sziget очень разные, но объединяет их сильная этно-составляющая. Наша музыка без этно Европе не интересна?
- Этно-включения должны быть очень уместными. У ДахиБрахи это сделано гениально: я не могу сказать, что у них музыка с вкраплениями этно, - это отдельное искусство, которое называется ДахаБраха. Но вообще думаю, что музыка без этно интересна, просто ей сложнее завоёвывать каких-то независимых слушателей, потому что в мире настолько много музыки, и Украина, к сожалению, не та страна, где её изобретают.
- Второй после Украины страной по скачиванию вашего дебютного альбома в iTunes стала Япония. Чем объясните такой феномен?
- Мне тяжело понять, почему нас там так полюбили. Скорее всего, главная причина – внешний вид моих музыкантов: девушки выглядят как героини самого крутого аниме! Если их атакуют в Черновцах, то в Японии, наверное, просто порвут на куски. (Смеётся.)
- Зимой 2014-го вы отменили ранее запланированные концерты в РФ. Как обстоят дела сейчас?
- Теоретически мы хотим туда поехать - там очень много наших поклонников, которые пишут мне: «Ну когда же будет концерт?!». И я понимаю, что фанаты музыки там ничем не отличаются от фанатов в Украине, Польше, Венгрии или где-то ещё. Тем более если речь о людях, которые в России сейчас готовы сознательно идти на украинские концерты.
Увы, к сожалению, пока такой возможности нет. Я очень жду, когда что-то изменится, - наверное, как и все. Чтобы всё это побыстрее закончилось, хотя, по всем прогнозам, так не получается… Но однозначно: пока ситуация не перестанет быть такой сложной, как сейчас, Onukaне поедет в Россию.
- Ваш любимый человек родом из Донецка. Как изменилась жизнь за последний год?
- Могу сказать, что родных людей в Киеве прибавилось. У Жени вся родня переехала сюда, и наши родственники стали ближе. И все наши друзья с семьями теперь тоже здесь.
Конечно, это всё влияет на восприятие, на творчество. Само осознание того, что был Донецк - огромный, богатый, отстроенный, ухоженный, - и он превратился в полумёртвый город с дефицитом продуктов и вооружёнными людьми на каждом шагу. И что многие остаются, несмотря на то что жить там всё хуже день ото дня, более того - защищают новые порядки. Нет, мне не понять.
Хотя у каждого своя точка зрения, на которую он имеет право. Не сомневаюсь, что у людей, придерживающихся мнения, обратного моему, есть на то свои веские причины. Но, естественно, я на стороне Украины: я патриот с детства. Есть цитата, которую я позаимствовала из интервью одной ведущей: «Мы все искали Европу, а нашли Украину». С этими словами я полностью согласна.
Сейчас уникальность жизни ощутима как никогда. Правда, к сожалению, не для всех: то, как для многих обесценилась высшая ценность жизни – сама жизнь, – просто нонсенс
А ещё сейчас уникальность жизни ощутима как никогда. Правда, к сожалению, не для всех: то, как для многих обесценилась высшая ценность жизни – сама жизнь, – просто нонсенс.
Вообще я не люблю говорить на эту тему. По большому счёту мы ничего не знаем - осколки новостей впиваются нам в мозг и сводят с ума, агрессия у людей накручена на +200. Поражаюсь тому, как всё-таки работают пиар-технологии: так быстро и настолько сильно рассорить народы - это, конечно, впечатляет.
- Если не ошибаюсь, осенью вы обещали новый альбом, где соотношение украинских и английских песен должно быть 50х50.
- Это будет EP, скорее всего, четыре-пять песен и, наверное, две украиноязычные, остальные на английском. У меня нет желания паразитировать на подъёме патриотизма - я хочу, чтобы этих треков было мало, но все они были удачными. А это не так просто.
- Почему? Вам сложнее работать на украинском, чем на английском?
- Во-первых, да. А во-вторых, ответственность очень большая: моя личная традиция начиная с Tomato Jaws - тексты на английском. Но вот песня Місто на украинском стала каким-то вызовом себе: никто не верил в её успех, а вышло, что она стала нашим главным хитом. Сейчас у меня есть одна классная идея с украинским текстом, и я очень надеюсь, что всё получится.
- В институте вы учили венгерский. На Sziget поздороваться сможете?
- Смогу. Ещё смогу выдать пару примитивных фраз. Хотя раньше могла всё о себе рассказать на венгерском. Но тут как пришло, так и ушло.
- Вы - внучка именитого мастера народных инструментов Александра Шлёнчика, ваша бабушка – вокалистка и бандуристка, мама – пианистка. Как такой «музыкантский» ребёнок оказался в Университете культуры на специальности этнокультурология?
- И я, и мама моя не хотели, чтобы я училась в музыкальном вузе. Мой инструмент – сопилка, и чтобы учиться на нём в музучилище, нужно было играть также на цимбалах: у народников нельзя выбрать фортепиано вторым инструментом. Каким-то образом мама договорилась, что вторым инструментом для меня мог быть най – ещё это называется ребро: такой набор дудочек, похожий на те, на которых перуанцы играют. Я от этого ная не пришла в восторг и решила вернуться в школу - это после девятого класса было.
После 11-го собиралась на классический вокал, но когда поняла, сколько там всяких интриг, решила, что лучше не стоит. Я привыкла быть вне подобных историй - просто учиться, заниматься своим делом. А тут – или ты во всём этом участвуешь, или ты лузер.
К тому же у меня была сложная школа - гимназия с несколькими языками. Я была зубрилкой на первой парте и в 11-м классе доучилась до невроза. И сказала маме: «Всё, иду в самый простой институт». Пришла, вижу самый маленький конкурс – этнокультурология. Думаю, окей, подходит. Интересно же – история культур разных народов! Конечно, а как же…
Потом я очень жалела, переживала: зачем пять лет из жизни выбросила? А сейчас понимаю, что ничего случайного не происходит. Ну кто мог знать, что в прошлом году я начну преподавать в SmartSchoolэтномузыку и этнокультуру? Я думаю, что из нашей группы – 52 человека! - я единственная, кто хоть чуть-чуть поработал по специальности.
Вообще мне было очень любопытно. Но дети семи-девяти лет для такой темы ещё слишком маленькие, даже просто удержать их внимание – уже суперзадача. Я решила: единственное, что могу сделать, это приглашать на каждое занятие нового музыканта с новым инструментом - бандура, цимбалы, сопилка, трембита. Было интересно и необычно. Но сейчас для меня эта история закончилась, потому что я всё-таки совсем не педагог и мне самой скорее нужно учиться, чем учить.
Хотя сейчас я преподаю сопилку взрослым ученикам. Тут я как рыба в воде – могу что-то подсказать, передать, посоветовать, чему-то научить.
- Зачем вам это?
- Опять-таки какой-то внутренний челлендж. Я думала над тем, чтобы преподавать, а потом само собой получилось. На одной вечеринке знакомый сказал мне: «Мечтаю научиться на блок-флейте играть мелодию из Шербурских зонтиков!». Я в шоке: 25 лет пацану, диджей, а хочет на блок-флейте играть Шербурские зонтики. Говорю: «Ок, давай я тебя научу». На следующий день звонок: «Ну шо?». И я понимаю, что попала. (Смеётся.) Тем не менее я его научила нотной грамоте - очень интересно было объяснять её немузыканту, проводя параллели с диджейскими техниками. Парень теперь умеет читать с листа, пару полек выучил, и у меня есть план, какое произведение он должен к концу года сыграть.
- А Зонтики одолел?
- Нет, Зонтики – это пока сложновато. (Улыбается.)
- Как вам самой работается с академическими музыкантами?
- Рядом с ними я всегда чувствую себя немножко дилетантом, потому что не знаю каких-то моментов, тонкостей, и очень приятно, когда они прислушиваются к твоим пожеланиям.
Знаете, музыканты, которые ездят с нами, постоянно меняются. И вот недавно я прихожу в студию, а там стоит новый тромбонист - тот самый, который играл в оркестре, с которым я впервые в жизни вышла на сцену в Чернигове, когда мне было девять лет.
- И узнали его?
- Он меня узнал. (Смеётся.)
- А каково было маленькой девочке объездить со взрослыми музыкантами всю Европу?
- На самом деле меня всю жизнь тревожило не то, из-за чего стоило бы волноваться в действительности. До моих 15 лет мама посвятила мне всю жизнь - я росла в строгой музыкальной системе и не боялась ни публики, ни новых заданий. Но вот просто зайти на репетицию – это было ужасно: что они обо мне подумают?! Маме приходилось меня буквально за руку затаскивать. Конечно, когда ты играешь программу, то все понимают, что ты не девочка, которая просто так зашла.
Самое тяжелое для детей, считавшихся вундеркиндами, - момент, когда ты перерастаешь возраст милого ребёнка и становишься подростком, который сравнивается со всеми остальными
А вообще самое тяжелое для детей, считавшихся вундеркиндами, - момент, когда ты перерастаешь возраст милого ребёнка и становишься подростком, который сравнивается со всеми остальными. Я своему ребёнку не пожелаю такого - чтобы у него было чудесное детство, а потом он в десять лет почувствовал себя никому не нужным полным нулём. На этом в переходном возрасте ломаются многие спортсмены и музыканты.
Чтобы опять обратить на себя внимание уже во взрослом возрасте, тебе нужно сделать что-то совершенно новое. Возвращать былой успех куда тяжелее, чем последовательно к нему идти, не «перепрыгивая через класс». Это как бы двойное задание получается.
- Но разве не это настоящий вызов?
- Да. Но чтобы на него ответить, мне понадобилось десять лет, за которые всякое бывало, включая лечение от депрессии. И я не пожелала бы близкому человеку такого пути. Понятно, что будет как будет: ничего запрещать я не стану.
Нужно изначально готовить ребёнка к тому, что в один момент всё может закончиться и эту пустоту необходимо будет заполнить. Нельзя жить только чем-то одним
Но нужно изначально готовить ребёнка к тому, что в один момент всё может закончиться и эту пустоту необходимо будет заполнить. Нельзя жить только чем-то одним.
- В одном интервью, отвечая на вопрос о любимом месте в Украине, вы назвали Зону отчуждения, сказав, что она вас манила с детства. Чем же?
- Мой папа – ликвидатор, физик. Он мне всё объяснял, потому как действительно у меня какое-то нездоровое увлечение этой темой. Я по крупицам выискивала информацию, читала всё, что могла найти, а тогда ведь не было ничего.
И когда в институте настал момент выбора предмета для магистерской работы, подумала: вот он, шанс, – могу хоть раз написать о том, что мне действительно интересно. Моя тема – влияние катастрофы на культурный регион Полесье. Для меня это превратилось в какую-то отдушину: свою детскую «манию» я смогла отработать и задокументировать. Я до сих пор интересуюсь зоной, езжу туда часто - для меня там какой-то неиссякаемый источник вдохновения.
- Вы вообще любите неожиданные места - в Киеве своими любимыми кроме Подола называли Троещину и Воскресенку, пользующиеся нелучшей славой…
- Просто я родилась на Воскресенке, родители до сих пор там живут. В последнее время почему-то нахлынули воспоминания из детства, причём самые ранние, времён Советского Союза.
Я хорошо помню время перестройки, хотя я была совсем маленькой. Помню этот запах – запах нового советского спального района. Люблю рассматривать архивные фотографии: да, за три десятка лет всё изменилось, но как красиво это было изначально – хоть и примитивно, но с каким-то оптимизмом, надеждой на лучшее будущее.
У меня светлая ностальгия. Помню, как с мамой ходили в парк собирать листья. Мне кажется, у современных детей нет таких простых радостей - собрать гербарий, наклеить «переводилки» из универсама, соорудить куколку из одуванчика. Старею, наверное. (Смеётся.) «Вот в наше-то время!» - такие слова, наверное, были и будут всегда, но я рада, что застала то время не только в фильмах – хоть пару лет. И рада, что есть возможность сесть в машину и приехать в своё детство. Там ничего не меняется: тот же парк, те же листья.
***
Этот материал опубликован в №20 журнала Корреспондент от 22 мая 2015 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.