"Немецкие шпионы" и "похабный мир" - Би-би-си

95 лет назад, 17 декабря (4 декабря по старому стилю) 1917 года, на Восточном фронте Первой мировой войны умолкли пушки. Советская Россия заключила перемирие с Германией и ее союзниками.

Начались переговоры, завершившиеся провалом, германским ультиматумом и подписанием 3 марта 1918 года "похабного", по словам Владимира Ленина, Брестского мира.

Есть мнение, будто все было согласовано заранее, и большевики отдачей Украины, Белоруссии, Прибалтики и части Кавказа расплатились с Берлином за поддержку.

Двойная игра

Германская разведка не могла не обратить внимания на единственную российскую партию, открыто призывавшую к военному поражению своей страны.

Финансовая подпитка большевиков, так же, как знаменитый "пломбированный вагон", а точнее, два поезда, в которых немцы после Февральской революции перебросили из Швейцарии в Россию 159 видных революционеров во главе с Лениным - общеизвестные факты.

3 декабря 1917 года статс-секретарь германского МИД Кюльман докладывал кайзеру: "Лишь тогда, когда большевики стали получать от нас постоянный приток фондов через разные каналы и под разными ярлыками, они стали в состоянии поставить на ноги свой главный орган "Правду", вести энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкий базис своей партии".

Впоследствии, в эмиграции, меньшевик Абрамович писал другому меньшевику, Валентинову-Вольскому: "Как и Вы, я отношусь скептически к идее, что без немцев революция не случилась бы. Но я не совсем уверен в том, что без получения очень больших денег большевистская партия приобрела бы так быстро такую огромную силу. Деньги не все, но презирать деньги нельзя; на них был построен огромный аппарат, огромная печать, которую другим путем нельзя было бы так легко создать".

В то же время большинство историков считают популярный и в 1917 году, и в наши дни тезис о большевиках как немецких шпионах упрощенчеством. Ленин и его соратники в слуги к кайзеру не нанимались. Имели место временное совпадение интересов и сложная игра, в которой стороны стремились использовать друг друга.

Начало войны застало Ленина на территории Австро-Венгрии. Российские подданные подлежали интернированию в лагеря. Социал-демократический депутат Виктор Адлер отправился к министру внутренних дел графу Отокару Черни ходатайствовать за Ленина.

"Вы уверены, что господин Ульянов - враг российского правительства?" - спросил министр.

"О да! - ответил Адлер. - Больший враг, чем Вы, Ваше превосходительство!"

Поглощенный тактическими соображениями войны, Черни не задумался о том, что Ленин в такой же степени был врагом его самого и всего существовавшего мирового порядка.

Взяв власть, большевики не скрывали своего отношения к России как к "депо мировой революции" и главным для победы дела коммунизма считали захват власти именно в Германии с ее развитой промышленностью.

"Советская Германия, объединенная с Советской Россией, оказались бы сразу сильнее всех капиталистических государств, вместе взятых", - мечтал Троцкий.

Посол Вильгельм фон Мирбах, приехавший в Москву после заключения Брестского мира и убитый при подозрительных обстоятельствах 6 июля 1918 года, бомбардировал Берлин депешами в духе "что же мы натворили" и предлагал, пока не поздно, использовать силу, чтобы сменить большевистский режим на что-нибудь более приличное. Препятствие было одно: никакая другая политическая сила в России не готова была подтвердить условия "брестской капитуляции".

Наконец, следует заметить, что для Германии отношения с большевиками не являлись чем-то исключительным. По данным британского историка Джонатана Смила, за время Первой мировой войны Берлин потратил на так называемую "мирную пропаганду" 382 миллиона марок, из них лишь 30 миллионов в России. На подрывную деятельность против Италии и Румынии выделялось больше.

Мир любой ценой

Мнение, будто без большевиков революции не случилось бы и Россия вошла бы в число победителей, также во многом упрощает реальность. Конечно, ленинцы, по выражению Виктора Суворова, "разлагали армию, как вши, своей "Окопной правдой", но был ли их вклад решающим - большой вопрос.

Ура-патриотический подъем прошел после поражений 1915 года, и война "за Галицию и проливы" сделалась непопулярной во всех слоях общества. Ни брусиловский прорыв, ни рост военного производства в 1916 году, когда армия, наконец, получила в достатке снарядов и патронов, этого настроения не изменили.

Число дезертиров и "уклонистов" в России еще до революции достигло 15% от числа призванных, тогда как в Германии двух процентов, во Франции трех процентов.

Февральская революция случилась без всякого участия большевиков. В Петрограде в тот момент находились всего три сколько-нибудь видных партийца: Шляпников, Молотов и Залуцкий. Ленин за несколько недель до Февраля говорил молодым швейцарским социалистам, что его поколение до революции не доживет, и больше всего был озабочен ситуацией в братской социал-демократической партии Швеции. Троцкий обсуждал с американскими левыми планы создания социалистической республики на Гавайских островах.

Развал фронта начался еще до октябрьского переворота. Организованное Временным правительством июньское наступление закончилось сдачей немцам Риги. Военный министр Керенский метался по фронтам, но даже его знаменитого красноречия не хватало, чтобы подвигнуть войска пойти в атаку.

Отчаявшиеся власти создали ударный батальон из женщин-добровольцев, чтобы устыдить солдат-мужчин, но и это не помогло.

Временное правительство, во-первых, не скрывало, что считает неправильным признать все жертвы предыдущих трех лет бессмысленными и нарушить союзнические обязательства, во-вторых, принципиально отказывалось решать ключевые вопросы государственной жизни до созыва Учредительного Собрания.

Но массы не придавали значения демократическим процедурам. "Штык в землю!" - да и все тут.

Именно обещание немедленного мира стало главной причиной роста популярности большевиков.

Американский журналист Джон Рид вспоминал, как в ноябре 1917 года солдат, раненый под Гатчиной в перестрелке с казаками Краснова, даже в беспамятстве бормотал: "Будет мир, будет мир…".

В Европе мир наступил через год, в России - через пять лет.

С позиции слабости

Советская пропаганда подчеркивала, что самым первым актом новой власти стал Декрет о мире, и тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить.

Переворот произошел в ночь с 7 на 8 ноября, а уже через несколько часов II Всероссийский съезд Советов, к открытию которого большевики приурочили захват власти, обратился к правительствам всех воюющих стран с призывом объявить перемирие и начать переговоры.

В тот же день Ленин потребовал от и.о. верховного главнокомандующего Николая Духонина прекратить боевые действия и начать демобилизацию. Духонин отказался. Совнарком назначил главковерхом прапорщика Николая Крыленко. Прибывшие с ним 20 ноября в могилевскую ставку матросы и латышские стрелки ворвались в кабинет Духонина и подняли его на штыки.

Выражение "отправить в штаб Духонина" широко употребляли во время Гражданской войны и красные, и белые.

9 ноября Ленин направил на фронты беспрецедентную в истории войн телеграмму: "Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем".

10 ноября правительства стран Антанты выразили протест против нарушения договора от 5 сентября 1914 года, запрещавшего союзникам заключение сепаратного мира или перемирия.

Германия 27 ноября ответила согласием. 2 декабря советская делегация во главе с Абрамом Иоффе прибыла в Брест-Литовск, где находилась ставка германского командования на Восточном фронте.

На следующий день состоялся первый раунд переговоров. 15 декабря было заключено временное перемирие, вступившее в силу через два дня.

На открывшихся следом мирных переговорах Германию представлял возглавлял уже упоминавшийся Кюльман, Австро-Венгрию - Черни, ставший к этому времени министром иностранных дел, Болгарию - министр юстиции Попов, Турцию - председатель меджлиса Талаат-бей.

В советскую делегацию входили большевики Иоффе, Каменев, Сокольников и Карахан, левые эсеры Биценко и Масловский, восемь генералов и офицеров, пять "представителей трудящихся масс" и девять технических сотрудников. Самый высокопоставленный военный, генерал-майор Скалон, 12 декабря застрелился.

"Я никогда не забуду первого обеда с русскими, - писал член немецкой делегации генерал Макс Гофман. - Напротив меня сидел рабочий, которому, по-видимому, множество приборов и посуды доставляло большое неудобство. Он хватался то за одно, то за другое, но вилку использовал исключительно для чистки своих зубов. Наискосок от меня сидел крестьянин с длинными седыми локонами и похожей на лес бородой. Он вызвал у персонала улыбку, когда на вопрос, красное или белое вино предпочитает к обеду, ответил: "Покрепче".

Камнем преткновения стал территориальный вопрос. Германские и австро-венгерские представители предложили советской стороне "принять к сведению заявления, в которых выражена воля народов, населяющих Польшу, Литву, Курляндию, Эстляндию и Лифляндию, об их стремлении к полной государственной самостоятельности", и сообщили, что  Украинская Центральная Рада направляет в Брест собственную делегацию.

Язык Троцкого и сапог Гофмана

28 декабря советская делегация прервала переговоры и выехала в Петроград. ЦК большевиков принял решение: "Держимся до германского ультиматума, потом сдаем". Наркому иностранных дел Троцкому было предложено лично возглавить переговоры. Вместе с ним в Брест отправился его ближайший сподвижник Карл Радек. Переговоры возобновились 9 января.

Сталинский "Краткий курс" и советские учебники истории камня на камне не оставили от "нелепой" и "предательской" позиции Троцкого: "Ни мира, ни войны, а армию распустить".

Современные исследователи указывают, что Троцкий, конечно, ошибся в расчетах, но мысль сама по себе не была такой уж глупой. Ленин и ЦК большевиков не считали его ни изменником, ни дураком и не пытались поправить.

Троцкий надеялся, что Берлин воспользуется возможностью перебросить все силы на Западный фронт и откажется от территориальных претензий. Кроме того, он со дня на день ждал революции в Германии и всячески тянул время. Перед отъездом в Брест Ленин напутствовал его: "Чтобы затягивать переговоры, нужен затягиватель".

Троцкий пытался навязать немцам философские дискуссии о преимуществах социализма и неизбежности мировой революции. Радек по прибытии в Брест немедленно отправился на железнодорожную станцию агитировать охранявших ее солдат. Троцкий, получив протест, ответил, что его подчиненный хотел всего лишь "прощупать", готовы ли немецкие войска идти в наступление.

"Выражение его [Троцкого] лица ясно указывало на то, что он лучше бы завершил малосимпатичные для него переговоры парой гранат, швырнув их через зеленый стол […] Я спрашивал себя, прибыл ли он вообще с намерением заключить мир или ему была нужна трибуна, с которой он мог бы пропагандировать большевистские взгляды", - вспоминал Кюльман.

Троцкий впоследствии называл общение с партнерами "визитами в камеру пыток".

"С переменой главы делегации резко изменились и отношения с немцами. Мы стали встречаться с ними только на совместных заседаниях, так как перестали ходить в офицерское собрание, а довольствовались у себя в блоке, в котором жили. Троцкий выступал всегда с большой горячностью, Гофман не оставался в долгу. Отдавая себе отчет о степени разложения русской армии и невозможности какого-либо отпора в случае наступления немцев, я несколько раз говорил об этом на совещаниях членов делегации, но каждый раз выслушивался Троцким с явной снисходительностью к моим непрошеным опасениям. Его поведение с немцами явно клонилось к разрыву", - вспоминал один из советских представителей - бывший царский генерал Александр Самойло.

Гофман сначала выходил из себя и повышал голос, потом, показывая, что болтовня ему надоела, молча клал на стол ногу в надраенном сапоге.

"Мы сразу поняли, что единственная реальность, которую действительно следует воспринимать всерьез при этих бесполезных разговорах, - это сапог Гофмана", - писал Троцкий.

Раскол в Петрограде

18 января Гофман предъявил карту, на которой были обозначены территориальные претензии Германии и ее союзников. Советская делегация попросила 10 дней для их обсуждения с правительством.

По мнению историков, уверенность немецкой делегации усилилась после разгона большевиками Учредительного Собрания 19 января. Ранее они опасались, что Учредительное Собрание может занять оборонческую позицию и заставить Совнарком отклонить ультиматум.

"Разгон Учредительного Собрания означал готовность к прекращению войны какой угодно ценой. Тон Кюльмана стал заметно наглее", - вспоминал Троцкий.

Никогда большевистская партия не была так разделена, как по вопросу о мире с Германией. Из видных большевиков Ленина с самого начала поддерживал только Сталин.

Московский губком еще 10 января принял резолюцию с требованием выйти из переговоров.

Основной аргумент "левых коммунистов" состоял в том, что подписание мира окажется "ударом в спину мировой революции", которая была, по их мнению, не за горами.

На заседании ЦК 24 января решили продолжить тактику затягивания.

На III съезде Советов, проходившем в Петрограде 23-31 января, Ленин не сказал ни слова о войне и мире. С докладом на эту тему выступил Троцкий, повторивший свои тезисы о мировой революции. По словам британского очевидца, его "слушали с восторженным вниманием", а по окончании речи все встали и запели "Интернационал".

В итоге съезд не принял никакого решения, оставив его на усмотрение Совнаркома.

9 февраля Германия заключила мир с Центральной Радой и предъявила Советской России ультиматум, ожидая ответа в течение 24 часов.

На следующий день Троцкий выступил с заявлением: "Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и их правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий. В то же время мы заявляем, что условия, предложенные нам правительствами Германии и Австро-Венгрии, в корне противоречат интересам всех народов".

Советская делегация покинула Брест. Часть входивших в нее царских офицеров предпочли остаться в Германии.

Военная катастрофа

18 февраля немцы перешли в наступление по всему фронту и за пять дней, не встречая сопротивления, продвинулись на 200-300 километров.

"Из-за царившей у большевиков паники и слухов о приближении германских войск города и станции оставлялись без боя еще до прибытия противника. Двинск, например, был взят немецким отрядом в 60-100 человек. Псков был занят небольшим отрядом немцев, приехавших на мотоциклах. В Режице германский отряд был столь малочислен, что не смог занять телеграф, который работал еще целые сутки", - пишет историк Юрий Фельштинский.

"Мне еще не доводилось видеть такой нелепой войны, - вспоминал Гофман. - Мы вели ее практически на поездах и автомобилях. Сажаешь на поезд горстку пехоты с пулеметами и одной пушкой и едешь до следующей станции. Берешь вокзал, арестовываешь большевиков и едешь дальше".

"Имеются сведения, что в некоторых случаях безоружные немецкие солдаты разгоняли сотни наших солдат", - признавал Григорий Зиновьев.

"Армия бросилась бежать, бросая все", - писал по горячим следам большевистский главком Николай Крыленко.

Разложенная отсутствием дисциплины, антивоенной пропагандой и санкционированными братаниями с противником, русская армия к этому времени фактически перестала существовать, превратившись, по словам историка Андрея Буровского, в "толпу, более опасную для своих командиров, чем для неприятеля".

Число дезертиров достигло трех миллионов человек.

"Когда я в первый раз проезжал через линию фронта на пути в Брест-Литовск, окопы были почти пусты", - вспоминал Троцкий в книге "Моя жизнь".

"Никакой армии нет. Товарищи спят, едят, играют в карты, ничьих приказов и распоряжений не исполняют; средства связи брошены, телеграфные и телефонные линии свалились, и даже полки не соединены со штабом дивизии; орудия брошены на позициях, заплыли грязью, занесены снегом, тут же валяются снаряды со снятыми колпачками (перелиты в ложки, подстаканники и т. п.). Немцам все это отлично известно, так как они под видом покупок забираются в наш тыл верст на 35-40", - живописал картину развала начальник штаба одного из корпусов Северного фронта полковник Беловский.

Декрет о создании новой Красной армии был издан 28 января, но его почти месяц не публиковали, дабы не раздражать немцев.

Главным военным праздником СССР впоследствии сделали 23 февраля, когда "молодая Красная армия" якобы впервые оказала немцам реальное сопротивление под Нарвой и Псковом.

На самом деле, ударный отряд балтийских матросов под командой Павла Дыбенко захватил эшелон и бежал до Самары. 25 февраля Ленин опубликовал в "Правде" статью "Тяжелый, но необходимый урок", в которой говорилось об "отказе полков сохранять позиции, бегстве, хаосе, безрукости, беспомощности, разгильдяйстве".

Историки практически единодушны: немцы тогда легко могли занять Петроград и Москву, если бы захотели.

"Сегодня говорят, что в Петроград немцы придут скоро, недели через две. Попик, не скрывая, радостно говорит: "Еще до весны кончится". Ему отвечают: "Конечно, до весны нужно: а то и землю не обсеменят, последнее зерно выбирают". Слабо возражают: "Думаете, немцы зерно себе не возьмут?". Отвечают убежденно: "Возьмут барыши, нас устроят, нам хорошо будет и себе заработают, это ничего", - отметил 19 февраля в дневнике писатель Михаил Пришвин.

22 февраля германское правительство передало по телеграфу новый ультиматум, содержавший еще более тяжелые условия, в том числе признание независимости Украины и передачу Турции городов Батуми и Карс.

Престиж Ленина

Многие видные большевики, включая Дзержинского, настаивали на том, чтобы отклонить ультиматум, а в случае потери столиц вести против немцев партизанскую войну. На решающем заседании ЦК 23 февраля Ленин оказался в меньшинстве и настоял на своем, лишь пригрозив отставкой.

В конечном итоге "за" проголосовали семь человек, "против" четыре и еще четверо воздержались, в том числе Троцкий и Дзержинский.

Николай Бухарин в знак протеста заявил о выходе из ЦК и отставке с поста главного редактора "Правды".

24 февраля Ленину с огромным трудом, 126 голосами против 85 при 26 воздержавшихся, удалось провести свое решение через ВЦИК. Ура-патриотическая речь лидера левых эсеров Бориса Камкова сорвала аплодисменты, а во время выступления Ленина раздавались выкрики: "Предатели!", "Россию погубили!".

3 марта была заключен Брестский мир. Россия потеряла 780 тыс. кв. км территории с населением 56 миллионов человек (треть населения Российской империи), на которой находились 27% обрабатываемых земель и 26% железных дорог, выплавлялось 73% чугуна и стали, добывалось 89% угля и производилось 90% сахара.

В сентябре 1918 года в Германию в счет репараций и платы за содержание русских пленных во время войны были отправлены два эшелона, в которых находилось 93,5 тонны золота. До следующей отправки дело не дошло.

Никто в большевистском руководстве не хотел ставить под соглашением свою подпись. Троцкий еще 22 февраля заявил об уходе с поста наркома иностранных дел. Сокольников предложил кандидатуру Зиновьева, тот в ответ спросил, не желает ли Сокольников сам возглавить наркомат.

В конце концов, назначили Георгия Чичерина, не относившегося к числу "вождей". По словам Троцкого, он передавал ему дела "с некоторым облегчением".

Большинство исследователей уверены, что лишь украинский хлеб, уголь и руда позволили Германии сопротивляться еще восемь месяцев. Уже зима 1916-17 годов вошла в германскую историю как "брюквенная", а ко времени заключения Брестского мира недельные нормы потребления по карточкам составляли 3,3 кг картофеля, 1,8 кг хлеба, 240 граммов мяса, 70 граммов жиров. Усилилось забастовочное движение.

По оценке американского историка Ричарда Пайпса, лишь решение Троцкого воздержаться при голосовании в ЦК, повлиявшее еще на троих колебавшихся, "спасло Ленина от унизительного поражения".

Зато когда в Германии произошла революция и советское правительство смогло 13 ноября 1918 года денонсировать Брестский мир, это, выражаясь по-современному, резко повысило рейтинг Ленина внутри партии и превратило из первого среди равных в обожествляемого вождя. Ни при жизни, ни более полувека после смерти его авторитет открыто под сомнение уже не ставился.

"Прозорливо пойдя на унизительный мир, который дал ему выиграть время, а затем обрушился под действием собственной тяжести, Ленин заслужил широкое доверие большевиков. Ничто лучше не послужило его репутации человека, не совершающего ошибок; никогда больше ему не приходилось грозить уйти в отставку, чтобы настоять на своем", - писал Ричард Пайпс.

Источник: Русская служба Би-би-си