Тысячи украинцев, которые весной вернутся из военной жизни в мирную, могут стать серьёзной проблемой для украинской власти.
Проблемы, с которыми столкнутся военнослужащие, прошедшие боевые действия на Донбассе, представляют угрозу не только для них самих, но и для общества, считает эксперт по экстремизму Олег Зарубинский, пишет Евгения Вецько в №6 журнала Корреспондент от 13 февраля 2015 года.
Психологи предупреждают: если бросить их на произвол судьбы, не обеспечить работой и не провести психологическую реабилитацию, то они, привыкшие к оружию, будут добиваться справедливости сами.
А можно направить эту энергию в конструктивное русло, считает директор Украинского института исследования экстремизма Олег Зарубинский.
В минувшем году эксперты института зафиксировали 1.980 случаев проявления экстремизма
В минувшем году эксперты института зафиксировали 1.980 случаев проявления экстремизма. Уровень радикализации общества на фоне событий на Майдане и конфликта в восточных регионах вырос в разы. И в следующем году эта тенденция сохранится.
В интервью Корреспонденту Зарубинский рассказал, почему решать вопрос с демобилизованными нужно на государственном уровне и как использовать их для стабилизации ситуации в стране.
— Участники Великой Отечественной, афганцы… Теперь у независимой Украины появились собственные ветераны. Это опасность или ресурс?
— Прежде всего это наши люди, граждане нашей страны. Да, многие из них прошли все круги ада. Многие вплотную соприкасались со смертью. Пережили личные драмы, видя гибель товарищей. Воочию столкнулись с трагедией мирного населения. Это люди, которые перенесли и выстрадали очень-очень много.
И поэтому вопрос их возвращения в мирную среду, в мирную жизнь — это не только их личный вопрос. Он должен стать предметом пристального внимания и заботы со стороны всего общества.
Если кто-то, не дай бог, попытается наплевать на них, цинично сказать: «Вы свой долг отдали, а теперь — до свидания», это может привести к очень плохим последствиям. Ведь зачастую с войны возвращаются внутренне, а возможно, и по поведению далеко не те люди, которые на войну уходили.
Кстати, нельзя тут отдельно не сказать и о внутренних переселенцах. Как свидетельствуют результаты исследования нашего института, эта категория граждан Украины потенциально может выступать как объектом, так и субъектом крайних, экстремальных форм поведения. Как мы их называем, экстремов.
Один из проектов, которые мы сейчас готовим, – работа, связанная с психологической и социальной адаптацией внутренних переселенцев, количество которых уже приблизилось к 1 млн человек. И, конечно же, участников боевых действий.
И тем и другим просто необходимо оказать помощь психологического характера, включить этих граждан в общественную жизнь, дать им возможность в цивилизованной форме выражать свои взгляды. Одним словом, максимально облегчить адаптацию. Это аксиома.
— А от государства вчерашним военным стоит ждать помощи?
— Конечно, возвращение военных — это вопрос, на который государство должно дать ответ. Важна не только помощь медиков, но и то, что я называю социальной реабилитацией, — нужно подключать к этому учёных, практических психологов, волонтёров.
Очень многое будет зависеть от экономического положения человека. Если будет работа, то это на 70% снимает проблему. Психологический аспект очень тесно будет связан с экономическим
Очень многое будет зависеть от экономического положения человека. За то время, пока он служил, работу он зачастую потерял, материальной «жировой прослойки», скорее всего, тоже уже нет. А семья, дети? Если будет работа, то это на 70% снимает проблему. Психологический аспект очень тесно будет связан с экономическим, поэтому государство должно в первую очередь заниматься трудоустройством этих людей.
Хотя и здесь есть риск попасть в замкнутый круг. Ведь многие из демобилизованных закономерно привыкли к силовой модели поведения. В зоне боевых действий если враг — то враг, если враг — то рядом есть автомат Калашникова. К этому привыкают. Поэтому есть опасность, что будничная рутинная работа может устроить далеко не всех. Нужно найти способ, как их и в каком качестве трудоустроить.
— Правоохранительные органы?
— Многие участники боевых действий становятся ментально милитарными людьми. Началась реформа правоохранительных органов, и их можно интегрировать в систему.
Тут есть прямая логика. Люди привыкли к дисциплине, порядку, риску. С одной стороны, очевидно недоверие к нынешним работникам правоохранительных органов. С другой — те же гаишники, например, часто не останавливают «крутые» машины, потому как боятся, что им под ноги швырнут гранату, боятся расползшегося по всей стране оружия. Случай, когда в Броварах расстреляли пост ГАИ, все помнят хорошо. А те, кто принимал участие в боевых действиях, привыкли к риску. Им работа в правоохранительных органах подошла бы.
Этих людей нужно интегрировать в легальные структуры, где они смогут проявлять свою мужскую сущность, — защита важных для страны объектов, защита правопорядка, борьба с преступностью
Этих людей нужно интегрировать в легальные структуры, где они смогут проявлять свою мужскую сущность, — защита важных для страны объектов, защита правопорядка, борьба с преступностью. Но только при соответствующей психологической подготовке, после социальной и психологической реабилитации. Никому ведь не нужно, чтобы милиционер вёл себя непредсказуемо.
— Это одна сторона. А другая? Не станут ли нынешние ветераны лидерами каких-то ультрарадикальных группировок? Опыт обращения с оружием уже есть, а поводов для агрессии более чем достаточно.
— Нет. Явных, так сказать, долговременных лидеров особо не наблюдается. Когда же экстремы носят неорганизованный характер, их проще профилактировать. Легче понимать и проводить деэскалацию. Но теоретически проблема существует. И здесь ключевую роль должно сыграть опять же государство как единственный институт, который имеет узаконенное право на легитимное насилие.
— Предлагаете ещё усилить карательную функцию государства?
— В США, например, где-то в половине штатов существует смертная казнь, а количество убийств не уменьшается. Более того, у Штатов первое место по количеству людей на 100 тыс. населения, которые сидят в тюрьмах. На втором месте — Китай. То есть жёсткость наказания отнюдь не прямо пропорциональна изменению ситуации. Поэтому я бы не фокусировался на карательных функциях.
Следует сосредоточиться на реабилитационных функциях, на вовлечении людей в положительные, конкретные, конструктивные для страны вещи
Следует сосредоточиться на реабилитационных функциях, на вовлечении людей в положительные, конкретные, конструктивные для страны вещи. Та же работа в правоохранительных органах, о чём я уже говорил.
И второе. Пока люди будут видеть, что грубая сила эффективнее права и закона, государство не сможет нормально, поступательно развиваться.
Но объективности ради скажу, что экстремизм уничтожить как феномен невозможно. Он всегда был, есть и будет. Он был в Древнем Риме и Древней Греции, был в Средневековье, существует в современном мире. Всегда есть индивиды, социальные группы и даже целые государства, которые считают себя незаслуженно ущемлёнными, униженными, отодвинутыми другими с мейнстрима, со «столбовой дороги» истории.
Кто-то из них просто отчаивается, впадает в апатию. Но есть и другие, с гораздо более выраженной пассионарностью, готовые бороться за свои интересы, отстаивать себя, в том числе применяя крайние методы. Кстати, «экстремус» с латыни и переводится как «крайний».
— Украинцы раньше были мало знакомы с таким явлением. Когда изменилась ситуация?
— Я и мои коллеги ещё в прошлом году поняли, что экстремизация на нашей планете достигает чуть ли не пика. Это тренд. Тренд XXIвека. Причём не только Украины, но и фактически всего мира.
Посмотрите, что происходит в Таиланде. Те, кто побывал в этой стране, знают, что у местных жителей очень спокойный менталитет, уравновешенный характер, религиозно-философский взгляд на жизнь. А катаклизмы — один за другим. Посмотрите, что происходит в Штатах, Польше, Франции, даже в Норвегии!
Но чем отличаются цивилизованные страны? Там проявления экстремизма купируют, чтобы они не создавали угрозу развитию страны. В том числе и угрозу экономическому росту.
— Например?
— Сейчас на поверхность выходит экономический экстремизм. Рейдерство. Явление, которое неимоверно ослабляет наше государство. Объектами для рейдерских захватов становятся даже большие государственные предприятия. Предприятия с иностранными инвестициями.
Доходит до абсурда. В ноябре 2014-го, к примеру, была попытка захватить частное предприятие Сучасні технології. Причём одна группа людей, которые представились сотней Майдана, защищала компанию от другой группы, которая назвала себя участниками АТО и якобы «приехала установить справедливость». Ни у одних ни у других не было никаких документов или законных оснований на охрану предприятия.
За последние пять лет, по подсчетам экспертов, в Украине появились до 50 профессиональных рейдерских группировок, которые зарабатывают на этом
За последние пять лет, по подсчетам экспертов, в Украине появились до 50 профессиональных рейдерских группировок, которые зарабатывают на этом. Ежегодный доход от рейдерских переделов до начала нынешнего финансового кризиса приближался к $ 3 млрд. К сожалению, рейдерство становится массовым явлением в Украине.
А есть ещё проблемы межэтнические, межконфессиональные, проблемы в социально-информационной сфере.
— И каковы прогнозы?
— В 2015 году велика вероятность сохранения тенденции 2014-го относительно возрастания количества экстремов в нашем обществе. Комплекс имеющихся причин и факторов, обусловливающий такой прогноз, никуда не исчез.
***
Этот материал опубликован в №6 журнала Корреспондент от 13 февраля 2015 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.