Корреспондент побывал в фонде помощи бездомным и узнал, что приводит людей на улицу.
Немолодой бритоголовый мужчина в чёрной кожанке и тёмных очках решительно подходит к девушке, пишет Юлиана Скибицкая в №4 издания от 5 февраля 2016 года.
«Я, значит, с журналистами договорился, они подъедут и сделаем съёмочку. Я ж военный, расскажу им, как Луганск охраняли, — мужчина говорит невнятно, но напористо, и перебить его нет никакой возможности. — Сегодня решил одеться в бомжа, чего лишний раз формой светить. Ну ничего, они мне удостоверение сделают, получу свои льготы. Война вообще закончится через восемь лет. Вот как Порошенко уйдёт, так и закончится. Но у меня не закончится — мне еще пять лет воевать по контракту».
В этой истории, на первый взгляд, нет ничего необычного. Вот только мужчина, как будто сбежавший из 90-х — не ветеран АТО, а городской сумасшедший. Место, где мы находимся — фонд помощи бездомным Социальное партнёрство. А девушка — пресс-секретарь фонда Юлия Бабий. На прощание она пожимает своему собеседнику руку и желает мира — это всегда актуально.
Таких фантазёров, как этот, в центре — каждый второй из 300 ежедневных посетителей. За 17 лет работы фонда через него прошли тысячи бездомных. Мало кто делится своей историей, хотя почти у всех она одинакова — потерял документы, выгнали из семьи или же попал в лапы квартирных аферистов.
Бездомные приходят прежде всего погреться, поесть, одеться, посмотреть телевизор. Изредка — почитать книжку. Потребность в разговоре — не главное, да и за рюмкой на жизнь не пожалуешься, ведь в фонде запрещён алкоголь.
Для многих бесприютных фонд стал в каком-то смысле домом. Некоторые приходят сюда каждый день уже десять лет. Другие восстанавливают документы и пытаются вернуться к нормальной жизни. Чаще всего они снова возвращаются после неудачных попыток социализации. Только желания что-то менять и азарта в глазах уже нет.
Путь под крышей
Мы идём по пустым коридорам центра. Они как будто переносят тебя на 25 лет назад в советский пионерлагерь или детский сад. Такие же зелёные стены с узорами, старая мебель и скрипучие двери. Единственное, что возвращает к реальности — запах. К характерному «аромату» бездомных быстро привыкаешь. А вот другой, едкий и тошнотворный, постоянно бьёт в нос, от него невозможно избавиться или не замечать его.
«Это кварцовка, — объясняет Юлия. — Мы проводим её три раза в день. Но этот запах быстро выветрится, мы просто пришли сразу, как всё закончилось», — добавляет она, как будто извиняясь.
В предбаннике центра кварцовку уже почти не ощущаешь, зато запах бездомных становится сильнее. Здесь их больше всего, отсюда каждый прихожанин, как изредка называют своих подопечных сотрудники, начинает путь по фонду.
За медкабинетом — душ и кабинет для дезинфекции. На втором этаже — парикмахерская и пункт выдачи одежды. За одеждой приходят не только бездомные, но и переселенцы, и пенсионеры. Каждому выдают по экземпляру чего-то – например, одну куртку, одну пару обуви, одни штаны. Через три месяца их можно поменять.
Возле предбанника, или, как говорят в центре, ресепшена, находится зал отдыха. Он напоминает сельский клуб, где даже показ старого фильма собирает аншлаг. Вот и сейчас все места заняты. В центре зала телевизор, по которому идёт сериал. Рядом на тумбочке — мягкие игрушки, а над ней — большой православный крест. Фоном играет Мурка.
Умиротворённую атмосферу прерывает резкая перепалка. Молодой человек в кепке и с бейджиком охранника центра хватает за шкирку типичного бывшего заключённого: «Ты чё делаешь, слышь ты, ты чё делаешь? А ну убрал куртку, ты что не видишь, что тут места для инвалидов? Ты у нас инвалид или что? Сел на место, или сейчас выведу!». Тот отмахивается. «А может я инвалид», – пытается он спорить, но быстро сдаётся и со словами: «Ну ладно, ладно, начальник», садится на другое место.
— Это ваш сотрудник?
— Нет, это тоже бездомный. Он состоит в группе порядка — это примерно 20 человек, которые добровольно выполняют в центре разную работу, — рассказывает Юлия.
Молодой охранник с приятными чертами лица чисто одет, на вид ему не больше 25 лет. Бездомного в нём не выдаёт ничего. В зале же добрых две трети людей — с пропитыми лицами и грубыми голосами. Это уже не скроешь чистой одеждой и новой стрижкой.
Бездомные неуклюже, по-детски прикрывают лицо от камер. Негромко матерятся. Как говорит Юлия, некоторые боятся, что их увидят родные. Но большинство руководствуется чувством гордости. «Говорят, мы же не обезьянки, чтобы нас снимать», — поясняет она.
Впрочем, камер боятся не все. К нам подходит пожилая женщина. Она одна из тех, кого непривычно видеть в таком месте. Аккуратная одежда, накрашенные губы, маникюр и кольцо на пальце.
— Вы хоть мне покажите, как я получилась. Тут на вашего мальчика все ругаются, а я, наоборот, хочу, чтобы мою фотографию напечатали. Может, старшие дети увидят.
Женщину зовут Нина Петровна. В фонд она ходит уже десять лет, знает всех посетителей и, судя по всему, считается старожилом. Охотно поддерживая беседу, она все-таки уклоняется от прямых ответов на вопрос, почему она здесь. Всё, что удается понять, — её старшие дети в России, а связаться с ними нет никакой возможности. Юля предполагает, что Нина Петровна сама россиянка и у неё нет украинского паспорта.
Нина Петровна обстоятельно жалуется Юле — говорит, что раньше в фонде было лучше. Теплее и душевнее.
— А сейчас что за народ пошёл! Злые все, хотят вцепиться в горло кому-то, матерятся. Я сама бывает мат загну, а потом думаю — Нина, Нина, что ж ты делаешь. Не те нынче люди пошли, ох, не те.
В мире иллюзий
Паша живёт в фонде полтора месяца. Он образцовый бездомный. Работает в библиотеке, всегда чисто одет, с высшим образованием. А ещё охотно идёт на контакт.
— Я до 2014 года работал в одной крупной компании. Менеджером. А потом начались политические проблемы в стране и меня уволили. Что я делал два года? Отдыхал. У меня было много денег, я ни в чём себе не отказывал и даже вёл несколько аморальный образ жизни.
Паша рассказывает свою историю гладко и без запинки. В конце прошлого года у него украли пакет с документами — паспортом и загранпаспортом, в котором стояла мультивиза. Но пришёл сюда Паша не поэтому. А потому, что ему хотелось понять психологию бездомных в центре.
Фото Дмитрия Никонорова
Паша находится в центре уже полтора месяца
— И знаете, что я понял? Контингент здесь, конечно, не очень. Они же не хотят ничего создавать. Они приходят сюда, получают еду и одежду, и этого им достаточно. Их устраивает такая жизнь. Получается, они как паразиты. Я этого не понимаю, это неправильно. Так не должно быть.
О том, как быть не должно, Паша рассказывает долго, то и дело уходя от моих вопросов в область рассуждений о перевоспитании бездомных. Паша гордо говорит, что он может уйти отсюда в любой момент к друзьям, которыми набит весь Киев. Только те документы, которые украли, друзья сделать не могут — поэтому Паше приходится находиться здесь. Несмотря на свою коммуникабельность, в центре он держится отдельно от всех.
— Как я могу с ними общаться, если однажды я оставил телефон на тумбочке, а через пару минут его украли? — возмущается он. — Я не могу общаться с таким контингентом. Мы с ними разного уровня.
— И не противно вам среди таких людей?
— Я для себя решил, что я должен пересмотреть свой образ жизни и понять, что нужно поменять. Может, этот подход помогать бездомным — неправильный? Может, я останусь здесь работать и как менеджер буду думать, как поменять эту систему. Но если мне надоест — уйду.
— А как же документы?
— Их сделают мои друзья.
— Но вы же сами сказали, что друзья не могут их сделать.
— Они не могут, потому что я их об этом не прошу.
Он путается в пояснениях и его рассказ всё больше напоминает выдумку. Паша не похож на крупного менеджера или благородного миссионера. Скорее всего, он сам придумал себе эту роль и полностью вжился в неё, чтобы отвлечься от бездомной реальности. Не зря же он постоянно называет бездомных «контингентом». При этом Паша, как и другие члены группы порядка, точно так же моет туалеты.
Пашина причина прихода в центр — потерянные документы — одна из самых распространённых. Но большая часть посетителей оказалась на улице из-за семейных конфликтов. Мужчины, как правило, говорят, что сами ушли, оставив квартиру и всё имущество жене и детям. Женщины про уход из дома стараются не рассказывать. Для них это тяжёлая психологическая травма.
«Женщина редко признаёт, что её выгнали из дома, — рассказывает соцработник центра Елена Перяева. – Я помню только одну, которая не скрывала, что сама ушла жить на улицу. Она жила под балконом своего дома и когда её просили вернуться домой, говорила, что ей так лучше. Что она теперь свободна и может делать всё, что захочет».
Перяева работает в центре все 17 лет его существования и психологию посетителей знает отлично. Такой тип отшельников, которые сознательно идут на улицу, встречается редко. Бездомная жизнь затягивает уже потом, и выбраться из неё удаётся единицам.
Вадим Кваша один из тех, кто смог разорвать замкнутый круг улицы. Ещё в школьном возрасте к нему вернулась мать, которая долго сидела за решёткой. Методы воспитания у неё были своеобразные. За испачканную одежду Вадима ждало наказание — двое суток без еды взаперти в сыром погребе. Мальчик неоднократно сбегал от такой жизни, но мать его разыскивала и свирепо избивала. Вадим вспоминает, что после таких побоев он десять дней не мог сесть на стул.
Когда ему было 13 лет, мать собрала его вещи и выгнала на улицу. Родной отец был инвалидом и жил в другом городе, бабушка и дедушка жили поближе, поэтому мальчик обосновался у стариков. Вадим старательно учился и помогал по дому, пока спустя два года не объявилась мать. Она официально отказалась от материнства, чтобы Вадима забрали от родственников в приют.
Папа рассказал парню, что Вадим был не единственным ребёнком в семье: у него был брат-близнец. Тогда стало понятно, за что мама отсидела срок.
«Она задушила моего брата-близнеца за то, что он плакал. Прямо в больнице. Это зафиксировала камера наблюдения», — вспоминает он.
В 20 лет Вадим переехал в Киев. Фонд помог ему получить прописку и все документы для работы. Сейчас он работает грузчиком, решил идти учиться в Херсонское мореходное училище. Мечтает устроиться на морские рейсы официантом.
Детский мир
«Молодые люди, у нас тут не шарашкина контора. Торговые отношения — за ворота!» — тон Перяевой не терпит возражений, и пара бездомных замолкает. Так говорят с детьми в пионерском лагере — строго, но мягко, чтобы не обидеть ребёнка. Бездомные и в самом деле очень похожи на детей.
«Из-за того, что они долго пребывают в режиме выживания, они теряют потребность развиваться, создавать что-то. Слишком много сил уходит на заботу об удовлетворении самых простых желаний – поесть, поспать. Поэтому для многих большая радость — это получить что-то бесплатно», — говорит Перяева.
Как и детей, бездомных обижает пренебрежение к их проблемам. Они могут не просить помощи, но им важно, чтобы их воспринимали всерьёз.
Перяева всегда готова прийти к ним на помощь и помочь вернуться в социум, но это получается редко. Многие приходят в центр за сиюминутной поддержкой. Бездомные очень не любят планирования, и перспектива светлого будущего их не радует.
Процент людей, которые прошли курс восстановления личности и вернулись к нормальной жизни — около 5%
«Процент людей, которые прошли курс восстановления личности и вернулись к нормальной жизни — около 5%, — вздыхает Перяева. — Большинство снова возвращается к бродяжничеству, не в силах отказаться от прежней жизни. Бездомные — это люди из неблагополучных семей, где их не научили строить гармоничные отношения, заботиться об окружающих, бороться с трудностями. Часто к ним относятся довольно предвзято. Им тяжело искать работу и строить нормальную жизнь в обществе, где их презирают и не верят в них».
В дружбу между бездомными Перяева не верит, хотя говорит, что всё же они помогают друг другу.
— А любовь?
— Я не могу назвать это любовью, хотя отношения между мужчиной и женщиной могут быть. Ну откроет он ей дверь, ну ходят они под руку. Но это всё. Семью в том понимании, в каком она должна быть, они не могут построить. Да и мы в центре физические проявления любви не поощряем. Люди бывают разные, и кто-то мог пережить серьезную травму разрыва, которая и привела на улицу. Поэтому мы не запрещаем, но все объятия, поцелуи — за ворота.
На прощание мы заходим в столовую, где сегодня на обед – борщ и чай. Бездомные хмуро и быстро едят. Друг с другом разговаривают единицы.
— Да, твою мать, я же тебе сказала не снимать!
— Света, ты чего матом ругаешься? – сразу же реагирует охранник. — А ну прекратила быстро!
— Саша, — доверительно шепчет охраннику Нина Петровна. — А ты знаешь, кем раньше Светка была? Главбухом. Глав-бу-хом.
Нина Петровна произносит свою фразу заговорщицким тоном, в её устах она звучит как-то неприлично. Так дети говорят своим вожатым, что, мол, Светка из третьего отряда на дискотеке танцевала с мальчиком, а потом они спрятались за туалетом.
У Светки из детского лагеря еще всё впереди, а вот к Светке из фонда при других обстоятельствах обращались бы по имени-отчеству. Но здесь и сейчас у неё есть только горячий борщ, старая куртка и сериал по телевизору. И для Светы это важнее, чем прошлое главбуха.
***
Этот материал опубликован в №4 журнала Корреспондент от 5 февраля 2016 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.