Корреспондент взял интервью у уполномоченного Верховной Рады по правам человека Валерии Лутковской.
У украинского омбудсмена полномочий недостаточно, но его офис пытается по мере возможностей защищать интересы переселенцев, крымчан, украинцев, пострадавших на Майдане содержащихся в российских СИЗО, утверждает Валерия Лутковская.
Валерия Лутковская едва ли не единственный высокопоставленный чиновник времен президентства Виктора Януковича, сохранивший свое кресло после Майдана, пишет Евгения Вецько в материале, размещенном в №7 издания от 20 февраля 2015 года.
В интервью Корреспонденту уполномоченный Верховной Рады по правам человека рассказала о том, как ей работается с новой властью и почему она не может защитить права украинцев ни в Крыму, ни на востоке Украины. И уж тем более не в состоянии помочь украинцам, которых пытаются судить на территории России.
— Вы как-то контролируете ход расследования гибели Небесной сотни?
— Все свои материалы мы передали в Генеральную прокуратуру. Я объективно понимаю, что это расследование довольно сложное, учитывая количество людей, которые принимали участие в тех событиях. Срок расследования должен быть разумным. Если бы его закончили в течение одного месяца, то, конечно, возможно, возникли бы вопросы к его объективности.
Но уже прошёл год, и теперь можно говорить о том, что расследование идёт слишком долго. Надеюсь, что с появлением нового генерального прокурора будет дан новый толчок этому делу и мы узнаем, что происходило на Майдане и кто виноват в гибели людей.
Некоторые дела отправлены в суд, выдвинуты обвинения сотрудникам Беркута и работникам других спецподразделений внутренних органов. То есть первые результаты есть.
Что меня порадовало, так это то, что право расследовать события на Майдане с точки зрения преступлений против человечности предоставили Международному уголовному суду. И мы вместе с общественными организациям предоставили Гаагскому трибуналу всю имеющуюся у нас информацию. Есть надежда на объективное наказание всех виновных.
— За минувший после событий на Майдане год как-то изменилось отношение к правам человека в Украине?
— Любая политическая сила, которая приходит к власти, больше занимается экономическими и политическими вопросами, нежели защитой прав человека. Она на втором, третьем, пятом месте. Это, несомненно, связано с проблемами в стране, с событиями на востоке.
Ситуация осложнилась ещё и тем, что на безопасной территории Украины находятся в общей сложности более 1 млн внутренне перемещённых лиц. Это дополнительный вызов власти. Существует угроза социального конфликта в связи с неустроенностью переселенцев.
Люди попадали под обстрел, им пришлось бросить всё и уехать в другой регион, из одной культурной среды они попали в другую. Им требуется большее внимание и более чёткая социальная политика. Они чувствуют себя брошенными, обузой, хотя не должны. У каждого есть специальность. Потенциал переселенцев обязательно должен быть использован государством и стать толчком для его экономического развития.
— Что вы делаете для соблюдения их прав?
— У уполномоченного по правам человека есть два пути реагирования. Случай первый — это когда имеет место человеческий фактор. Если законодательство предусматривает одно решение, а чиновник по каким-то причинам принимает другое. В такой ситуации нужно в ручном режиме заставить его поступить по закону.
Сразу после оккупации Крыма к нам обратилась мать молодого человека из Крыма, которого должен был принять вуз в Киеве. Не хватало каких-то документов, и ему предложили съездить за ними в Симферополь. Притом что находиться ему там уже было опасно. Мне пришлось перезвонить ректору и спросить, точно ли он уверен в своём требовании. Оказалось, что всё в порядке и этот молодой человек уже оканчивает третий курс. Это самый простой подход.
Сложнее, когда нужно решать вопросы системного характера. Когда нужно принимать законы, когда нужно иначе регулировать государственную политику. Мы очень долго вместе с правозащитными организациями добивались принятия специального закона о внутренне перемещенных лицах. Их ни в коем случае нельзя называть беженцами, потому что это наши граждане, которые переехали из региона, где ведутся активные боевые действия, в регионы, где спокойно. Им нужно помочь адаптироваться на новом месте.
Возьмите вопрос трудоустройства. Человека не могут поставить на учёт в центре занятости до тех пор, пока он не прекратит трудовые отношения с работодателем, например, на территории Луганской области. Вы представляете сейчас процесс увольнения с предприятия в зоне АТО? Нужны особые и значительно более облегчённые процедуры, чтобы человека не загонять в угол.
Уже есть специальный закон, есть специальное постановление Кабинета Министров. Мы очень многое сделали, чтобы он был принят, очень радовались успешному голосованию. Но появилась другая проблема. В течение трёх месяцев после того, как этот закон вступил в силу, Кабинет Министров должен был подготовить ещё ряд нормативно-правовых актов, касающихся переселенцев. Срок скоро истекает, а документов до сих пор нет. Непонятно, выполнит ли правительство свои обязательства перед переселенцами и волю парламента.
— Закон о статусе переселенцев есть, а социальных выплат у тех, кто остался в зоне АТО, нет.
— Я долго анализировала эту проблему. Можно было бы положительно отнестись к такому решению правительства, если бы оно сопровождалось компенсаторными мерами. Если бы было заявлено, что, так как привезти наличность в Донецк невозможно — машины расстреливают, деньги забирают, — людям открыты счета. Если бы на блокпостах их ждали автобусы, которые отвозили бы в ближайший областной или районный центр, и в любой момент, выехав на территорию, подконтрольную властям Украины, они могли получить деньги. Если бы им говорили: «Конечно, мы бы хотели, чтобы вы остались на мирной территории, но вы свободны выбирать, где жить». Ведь многие там находятся не из-за своих политических убеждений, а потому что боятся бросать дома или не могут бросить больных или престарелых родственников.
Но автобусов нет, счетов тоже нет. Только переехав и получив статус переселенца, можно получить социальные выплаты.
Киевский окружной суд уже признал соответствующее постановление Кабинета Министров незаконным. Но это решение первой инстанции, оно ещё может быть обжаловано.
— Что вы предлагаете делать людям, которые не могут выехать с оккупированных территорий? Как вы помогаете им?
— К сожалению, сейчас таким людям могут помочь только волонтёры. С одной стороны, ситуация в Крыму и на востоке спровоцировала потрясающий всплеск волонтёрского движения. Люди жертвуют собой, чтобы помочь тем, кто остался на территории активных боевых действий. Когда я общаюсь с волонтёрами, я с трудом сдерживаю слёзы и горжусь тем, что работаю совместно с ними в рамках координационного центра по оказанию помощи временно перемещенным лицам.
Но, с другой стороны, государство не может помочь людям, оставшимся в зоне АТО. Государство может их принять здесь и оказать необходимую социальную помощь, но вывезти из Донецка, Луганска или Енакиева не может. Потому что эта территория не контролируется украинскими властями. Советую обращаться к волонтёрам, которые помогут добраться хотя бы до первого блокпоста украинской армии, а после этого готова включиться государственная машина и я в том числе.
— Близится годовщина аннексии Крыма. Какова ваша роль в защите украинцев, оставшихся на полуострове?
— Работать в Крыму полноценно мне не позволяют. Моя функция сейчас ограничивается контролем над соблюдением прав человека. Там остались граждане Украины, там остались люди, которые нуждаются в нашей помощи, но объективная реальность не позволяет нам эффективно работать в этой сфере.
— То есть реального механизма защиты прав украинцев, оставшихся на полуострове, нет?
— Мы можем наблюдать и реагировать через российского омбудсмена — Эллу Памфилову. Но если мы весьма эффективно взаимодействовали, когда на территорию РФ незаконно вывезли детей с востока Украины, с целью вернуть их на родину, то по Крыму есть очевидные проблемы. И, к сожалению, они пока не решаются.
— А украинские власти как-то содействуют?
— Есть очень хорошее взаимодействие с Министерством иностранных дел. А когда возникают проблемы, касающиеся переселенцев с востока, крымчан, то мы сотрудничаем с Минсоцполитики. И они реагируют довольно быстро.
— Нет конфликта с новой украинской властью? Вы же избирались ещё при «преступном режиме Януковича».
— Всякого рода обвинения, что меня избирали как-то не так, что есть какое-то влияние предыдущей власти на мою деятельность, считаю странными. Совсем недавно Международный институт по правам человека признал украинского омбудсмена соответствующим статусу А. Это высший статус, который показывает независимость института от каких бы то ни было влияний. И политических, и экономических.
Первый принцип, который был внесён в этот офис с моим избранием, — это полный отказ от влияния политических веяний на деятельность уполномоченного по правам человека. За год мы этого достигли. Мы и критиковали, и критикуем проблемные законопроекты независимо от того, кто из политиков их инициировал. Нас интересует только потенциальное нарушение прав человека. Нас не жалуют ни власть, ни оппозиция, но в своей деятельности мы опираемся на правозащитную среду и институты гражданского общества, с которыми у нас тесное партнерство уже почти три года.
— Примером явного нарушения прав человека принято считать «диктаторские законы», проголосованные 16 января 2014 года. Нынешний созыв парламента уже успел отличиться чем-то подобным?
— Конечно. По одному законопроекту мы подали предложение Президенту. Пока нет его реакции, я не хотела бы комментировать этот вопрос. Ещё по одному Президент не прислушался к нашему мнению, поэтому тоже не стану давать ему оценку.
Один из вопросов, где мы поддержали парламент, — это ликвидация Нацкомиссии по защите общественной морали.
— А ситуация с арестом журналиста Руслана Коцабы? На чьей вы стороне?
— Не хочу комментировать арест, потому что это решение суда, а решение суда нужно не комментировать, а исполнять. Я с уважением отношусь к системе правосудия и не вмешиваюсь в неё — это запрещено Конституцией Украины. Но если говорить о праве на свободу выражения взглядов, то тут действительно есть вопросы относительно соблюдения ст. 10 Европейской конвенции по правам человека. Человек высказал свою точку зрения о мобилизации, и она легла в основу уголовного обвинения против него.
— Предложение Генштаба ограничить выезд мужчин призывного возраста из Украины будете как-то обжаловать?
— Пока это не более чем пожелание. Никто не может требовать на границе справки из военкомата. Если соответствующие изменения будут в законодательство внесены, то я буду говорить о том, что есть риск нарушения прав человека. В частности, права на свободу передвижения. Военная обязанность человека и право на перемещение не должны вступать в конфликт. Для того чтобы ограничить это право, нужны очень серьёзные основания.
— Надежда Савченко, Олег Сенцов, Александр Кольченко. Как вы помогаете им?
— Каждое из этих дел уникально, и обобщать их я бы не стала. Если речь идёт о господине Кольченко [крымский активист был арестован в мае 2014-го, его обвиняют в подготовке теракта], то была очень интересная позиция Российской миграционной службы. Поскольку, находясь в Лефортове, он сам не отказался от гражданства РФ, то автоматически потерял гражданство Украины. Нам пришлось напомнить российской стороне, что только Украина решает, имеет ли тот или иной человек украинское гражданство. Кроме того, у нас есть закон, который предусматривает, что все, кто находится на территории оккупированного Крыма, сохраняют украинское гражданство. Нам пришлось направить в РФ заключение украинской Миграционной службы, что господин Кольченко сохраняет украинский паспорт. Мы разместили у нас на сайте все документы, чтобы адвокаты могли ими пользоваться.
С Сенцовым ситуация немножко другая. Он написал заявление о применении пыток в то время, когда был в Симферопольском СИЗО. Этот вопрос я поставила перед Панфиловой, потребовала объективного расследования заявления. Нам ответили, что прокуратура признала жалобы необоснованными. Данное решения я обжаловать не могу, это может сделать сам Сенцов и его адвокаты.Также возникал вопрос с гражданством, но его украинское гражданство российская сторона все-таки признала
Что касается Савченко. У адвокатов были опасения, что сильно изменятся условия содержания Савченко во время психической экспертизы. Я просила свою российскую коллегу навестить её, посмотреть условия содержания, проследить, чтобы у неё была возможность встречаться с адвокатами, поскольку в это же время продолжались следственные действия.
Сейчас ситуация зашла в тупик. Надежда уже более двух месяцев голодает. Честно говоря, я надеялась, что российское правосудие изменит свою точку зрения на необходимость содержания Савченко под стражей. Думала, что они более гуманны по отношению к человеку.
Объективно Савченко является иностранкой, объективно у неё нет места проживания в Москве, где проводятся следственные действия хоть и по надуманному, но уголовному делу. И я предложила Басманному районному суду города Москвы, чтобы они изменили меру пресечения на домашний арест. А местом проживания было бы консульство Украины в РФ.
Кроме того, я предлагала взять её на поруки. Я понимала, что я гражданка Украины и нахожусь в Киеве. Поэтому я обратилась к Панфиловой с просьбой поддержать меня и предложить Басманному суду взять на поруки Савченко. Но басманное правосудие осталось басманным правосудием, и Надежду оставили под стражей.
Мы очень рассчитываем на обжалование этого решения, держим связь с адвокатами. Будем ждать рассмотрения дела следующей инстанцией. Очень надеюсь, что здравый смысл возобладает. Руководство РФ не может не понимать, что оно несёт полную ответственность за жизнь Савченко. Эту женщину не сломить. Власти РФ ответственны за всё, что с ней может произойти. Очень рассчитываю на то, что здравый смысл победит и Савченко по меньшей мере отпустят под домашний арест или на поруки.
***
Этот материал опубликован в №7 журнала Корреспондент от 20 февраля 2015 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент,опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.