Русская служба Би-би-си,
17 августа 2012, 15:04
В пятницу ожидается решение по "делу Pussy Riot", ставшему, без преувеличения, главным общественным событием последних месяцев в России. Эпатажная выходка прежде малоизвестной панк-группы превратилась в "процесс века".
По практически единодушному мнению наблюдателей, его исход решается не в Хамовническом суде, а в Кремле, где идет борьба между сторонниками компромисса и жесткой линии.
Несмотря на все попытки свести дело к оскорблению чувств верующих, его политический характер, по мнению многих, очевиден. Февральская акция в храме Христа Спасителя была направлена не только и не столько против религии и церкви, сколько против Владимира Путина.
Из-за изолированного инцидента и судьбы конкретных людей вряд ли ломалось бы столько копий. Спор идет о фундаментальных ценностях и выборе модели общественного устройства.
Часть защитников Pussy Riot считают, что культура или, вернее, контркультура протеста необходима. Не должно быть запретных зон и непререкаемых авторитетов. Чтобы взрывать застывшие догмы, публику иногда нужно шокировать и эпатировать, а не просто вести академические дискуссии.
Другие в принципе не одобряют разухабистого поведения в церкви, но считают, что три года колонии за 30 секунд пения, пусть и в неподобающем месте - это слишком, и усматривают в деле избирательное применение закона и политические мотивы.
Противники отстаивают собственные ценности и понимание жизни.
"В их глазах церковь и патриарх - лишь элементы модели мира, в которой должны быть жесткие поведенческие нормы, иерархия ценностей, непререкаемые авторитеты, короче, все, что они обозначают словом "порядок", - заявил Русской службе Би-би-си политолог Дмитрий Орешкин.
Ничто не ново под Луной. "Дело Pussy Riot" заставляет вспомнить другие громкие процессы, где налицо были сомнительные обвинения, политический подтекст, вмешательство высшей власти, громадный общественный резонанс и исторические последствия.
"Дело тамплиеров"
22 сентября 1307 года Королевский совет Франции принял решение об аресте рыцарей ордена тамплиеров.
За три недели была подготовлена спецоперация, которой позавидовали бы современные спецслужбы.
В шесть утра в пятницу 13 октября 1307 года лучники во главе с канцлером Гийомом де Ногарэ захватили врасплох Великого магистра и 140 рыцарей, живших в парижской крепости Тампль, овладели орденской сокровищницей и архивами. Одновременно по всей стране чиновники и инквизиторы вскрывали секретные пакеты и проводили массовые аресты. Именно тогда родилось поверье, что пятница, 13 число приносит несчастье.
Официально тамплиеров обвиняли в преступлениях против религии и морали - богохульстве, идолопоклонстве, отправлении кощунственных обрядов и нетрадиционной сексуальной ориентации. Но и для современников, и для потомков было очевидно, что расправились с ними за, выражаясь по-современному, политические амбиции. Военное и финансовое могущество космополитического ордена вошло в противоречие с идеями национального государства и неограниченного суверенитета.
Филипп IV, известный также как Филипп Красивый и Железный король, был, пожалуй, первым европейским монархом, ощутившим себя "национальным лидером". Этот бесстрастный, молчаливый и жестокий правитель любил повторять, что его государство не зависит ни от кого, кроме Бога. По словам писателя Мориса Дрюона, Франция при нем была великой державой, а французы - несчастнейшими из людей.
В качестве обвиняемых по "делу тамплиеров" были привлечены свыше 14 тысяч человек, что до сих пор является рекордом. По словам Дрюона, "нет такой низости, к которой не прибегли бы судьи на этом процессе, длившемся целых семь лет".
Судьи и следователи, проявлявшие хоть минимальную беспристрастность, заменялись более послушными.
Бывший представитель ордена при папском престоле Пьер Булонский, который убедительно и красноречиво отстаивал на процессе дело тамплиеров и которого британский историк Пирс Пол Рид назвал первым правозащитником современности, безвестно исчез.
К тамплиерам применялись чудовищные пытки. "Я думаю, что признал бы, что убил Бога, если бы этого потребовали", - сказал выживший рыцарь Амери де Вильер.
Филипп Красивый придавал ключевое значение публичному покаянию своих врагов. Большинство тамплиеров, согласившихся со всеми обвинениями против ордена, приговорили к заключению в тюрьмах и монастырях. Тех, кто не желал становиться на колени и отказывался от признаний, сделанных на дыбе, отправляли на костер как "нераскаявшихся грешников".
По неполным данным, сожгли около 120 человек, включая Великого магистра 72-летнего Жака де Молэ.
18 марта 1314 года, стоя на костре, он громогласно проклял короля, папу и канцлера и посулил им скорую смерть, а Франции - великие бедствия.
Менее чем через год все трое действительно покинули этот мир. Затем умерли без наследников три сына Филиппа Красивого, трон перешел к боковой ветви правящего дома, о своих претензиях заявил английский король Эдуард III, доводившийся Филиппу внуком по материнской линии, и разразилась война, продолжавшаяся более ста лет и дважды ставившая Францию на грань полного разгрома.
Мистически настроенные люди верят, что лишь Жанна д'Арк своей искупительной жертвой сняла с родины проклятие Великого магистра.
Другие монархи Европы охотно завладели имуществом ордена, но пытать и жечь самих тамплиеров, за редкими исключениями, не стали. Некоторые исследователи полагают, что масонство было основано ушедшими в подполье рыцарями Храма Соломона.
В середине XIX века орден тамплиеров возобновил свою деятельность и сегодня насчитывает несколько сотен членов, прежде всего в США и во Франции. В 1997 году они направили папе Иоанну Павлу II письмо с требованием извинений за казни, пытки и несправедливости, совершенные с ведома Святого Престола в начале XIV века.
"Дело Дрейфуса"
В начале осени 1894 года в руки французской контрразведки попала анонимная записка, автор которой сообщал германскому военному атташе полковнику фон Шварцкоппену о своей готовности продать пять секретных документов военного министерства.
Как водится в подобных случаях, первым делом установили круг лиц, имевших доступ к документам. В круг подозреваемых попали шесть офицеров: пять потомственных военных с длинными родословными и капитан Альфред Дрейфус, эльзасский еврей.
Михаил Салтыков-Щедрин называл тогдашнюю Францию "республикой без республиканцев". Либералы и прогрессисты были влиятельны, в основном, в Париже, а консервативная провинция посылала в парламент соответствующих депутатов. По мнению некоторых историков, очередной реставрации помешало только отсутствие единства в монархическом лагере, разделенном на легитимистов, орлеанистов и бонапартистов.
Бюрократия, и особенно представлявшее из себя замкнутую привилегированную касту офицерство были насквозь монархическими и относились к "адвокатишкам" и "писакам" примерно так же, как сторонники Владимира Путина к "офисным хомячкам".
Как в современной России, во внутриполитической борьбе широко использовалась тема патриотизма. После проигранной войны с Пруссией значительная часть общества находилась в державном и милитаристском угаре. Слова "шовинизм" и "реваншизм" родились именно в ту пору и именно во Франции. Отмщение "бошам" и возвращение Эльзаса и Лотарингии превратились в главную национальную идею.
Политики заискивали перед военными, а любая попытка установить гражданский контроль над вооруженными силами наталкивалась на обвинения в подрыве обороноспособности и чуть ли не предательстве.
Высшее армейское начальство сразу дало понять контрразведчикам, кто "должен" оказаться шпионом, дабы не бросить тень на кадровых военных.
15 октября 1894 года Дрейфус был арестован. В декабре состоялся суд, проходивший за закрытыми дверями. Главным доказательством послужила экспертиза почерка капитана, как впоследствии выяснилось, подтасованная.
Сотрудники спецслужб постоянно подбрасывали судьям некие "секретные материалы", не знакомя с ними обвиняемого и его защитников.
Еще до начала процесса националистическая газета "Либр пароль" сообщила об "измене" Дрейфуса как об установленном факте, сделав при этом упор на его еврейское происхождение.
5 января 1895 года Дрейфуса приговорили к пожизненной каторге и отправили на гибельный Чертов остров во Французской Гвиане.
В марте 1896 года бывшая пассия одного из первоначально попавших под подозрение офицеров, майора Вальсена-Эстерхази, донесла в контрразведку, что он в разговорах с ней постоянно восхвалял Германию и ругал Францию.
Майор был сыном французского аристократа и венгерской княжны. Родители разошлись, мальчик был всецело на стороне матери и неприязнь к отцу перенес на всех французов, которых считал "нацией развратников".
Начальник контрразведки полковник Пикар распорядился провести проверку. В результате выяснилось, что Вальсен-Эстерхази, к тому же, жил явно не по средствам. Почерковедческая экспертиза подтвердила, что записку германскому военному атташе написал именно он.
Однако когда Пикар доложил обо всем этом военному министру, то сам был переведен с понижением в Тунис.
Возмущенный полковник передал информацию в прессу и депутатам. Грянул скандал.
Дальнейшие события являлись с правовой точки зрения театром абсурда, но вполне соответствовали политической логике.
Сколько бы ни предъявлялось доказательств невиновности Дрейфуса, его противники отвечали, что еврейские банкиры всех купили, а когда с аргументами становилось совсем плохо, реагировали в духе капитана Жеглова: "Будет сидеть, я сказал!". Военные открыто грозили ответить на пересмотр дела переворотом.
Министр колоний приказал ужесточить условия содержания Дрейфуса.
Когда Эмиль Золя опубликовал в газете "Орор" свое знаменитое открытое письмо президенту Фору под названием "Я обвиняю!", суд приговорил его к году, а главного редактора - к четырем месяцам тюрьмы и штрафу за "клевету на армию".
В феврале 1898 году военный суд оправдал Вальсена-Эстерхази, после чего он выехал за границу, где заявил, что действительно работал на немецкую разведку и гордится этим. "Антидрейфусары" назвали его заявление проплаченным.
Фактически, 10 лет во Франции существовали две партии: антидрейфусары и дрейфусары. Первая объединяла националистов, клерикалов и приверженцев сильной власти, вторая - демократов, правозащитников и интеллигенцию. Одни использовали "дело Дрейфуса" для демонстрации силы, другие для нанесения оппонентам пропагандистских ударов.
Из-за "дела Дрейфуса" уходили в отставку правительства и распадались многолетние дружбы. Знаменитая карикатура из газеты "Фигаро" изображала на одной картинке чинно восседавших за обедом дам и господ, на второй перевернутый стол и гостей, вцепившихся друг другу в волосы. Подпись под первым рисунком гласила: "И главное, давайте не говорить о деле Дрейфуса!", под вторым: "Они о нем поговорили…".
Отголоски бури докатились до России. Антон Чехов, выступавший в защиту Дрейфуса, рассорился со своим издателем Александром Сувориным, придерживавшимся противоположных взглядов.
Исход дела решили не закон и доказательства, а политическая воля. В феврале 1899 году президентом стал либеральный политик Эмиль Лубэ. Военные ответили на его избрание неудавшимся путчем.
Через несколько месяцев суд приступил к повторному рассмотрению "дела Дрейфуса". В качестве свидетелей выступили пять сменившихся за это время военных министров, настаивавших на его виновности.
Во время процесса защитник Дрейфуса Лабори подвергся нападению неизвестных и был ранен.
Суд постановил сократить Дрейфусу срок наказания до десяти лет. Дрейфусары сочли вердикт половинчатым и неправовым: если Дрейфус виновен, нет оснований облегчать его участь, а если невиновен, то должен быть отпущен без разговоров.
19 сентября президент помиловал Дрейфуса своим указом. Часть дрейфусаров сочла, что их кумир, согласившись на помилование, проявил беспринципное малодушие.
Попытка привлечь к суду виновных в фальсификации дела не удалась, поскольку парламент "во имя национального согласия" принял специальное постановление об амнистии.
В 1903 году Дрейфус подал кассационную жалобу, рассмотрение которой тянулось еще три года. Лишь в 1906 году, через 12 лет после начала этой истории, он был окончательно реабилитирован.
Историки считают "дело Дрейфуса" и борьбу вокруг него ключевым моментом в становлении французской демократии.
"Дело Бейлиса"
12 марта 1911 года двенадцатилетний ученик духовного училища при Киевском Софийском соборе Андрей Ющинский, как всегда, отправился утром на занятия, но до школы не дошел и домой не возвратился.
20 марта игравшие дети нашли в небольшой песчаной пещере в киевском районе Лукьяновка полураздетый труп Ющинского с 47 колотыми ранами, вероятно, нанесенными "швайкой" (большим шилом). Убитый потерял очень много крови.
Первыми подозреваемыми стали отчим мальчика переплетчик Лука Приходько и стоявшие неподалеку табором цыгане, но обе версии не подтвердились.
Уже через несколько дней в Киеве появились анонимные листовки, в которых утверждалось, что Андрей Ющинский стал жертвой иудейского ритуального убийства: у него якобы выцедили кровь для приготовления праздничной мацы в связи с приближавшимся праздником Песах и приуроченного к нему открытия на Лукьяновке новой синагоги.
29 апреля 39 правых депутатов Госдумы, в том числе Владимир Пуришкевич, направили запрос министрам юстиции и внутренних дел, в котором говорилось о ритуальном убийстве как о факте, не требующем доказательств.
5 мая в деле впервые возникло имя 37-летнего Менделя Бейлиса, приказчика находившегося рядом с местом обнаружения трупа кирпичного завода. Глава киевского отделения черносотенной молодежной организации "Двуглавый орел" Владимир Голубев заявил властям, что, по его данным, преступление спланировали приехавшие из-за границы авторитетные раввины Этингер и Ландау, а непосредственным исполнителем был Бейлис.
Голубев сослался на данные частного расследования, проведенного им и его единомышленниками, признав при этом, что прямых доказательств у него нет.
Впоследствии выяснилось, что Этингер и Ландау приезжали в гости к доводившемуся им дальним родственником хозяину кирпичного завода Зайцеву, при этом парижанин Этингер оказался не раввином, а сочинителем оперетт, австриец Ландау - вообще лютеранином.
Следователь Киевского окружного суда Фененко, опытные сыщики Мищук и Красовский и откомандированный для расследования дела особой важности легендарный начальник московской сыскной полиции Кошко не нашли подтверждений "ритуальной версии".
Судебно-медицинская экспертиза установила, что Ющинского сначала придушили, а уж затем, в бессознательном состоянии, резали, что опровергало гипотезу о сцеживании крови.
По данным следствия, мальчика убили профессиональные воры Латышев, Рудзинский и Сингаевский - приятели скупщицы краденого и содержательницы притона Веры Чеберяк, известной в киевских криминальных кругах под кличкой "Верка-чиновница".
Ющинский дружил с сыном Чеберяк Женей. Мальчишки повздорили, Женя посулил рассказать матери Андрея, что он прогуливает школьные занятия, тот в ответ пригрозил донести в полицию, что мать Жени скупает краденое.
По случайному совпадению, за три дня до убийства полиция арестовала четырех уголовников из компании Чеберяк.
Кроме того, по некоторым данным, воры собирались ограбить Софийский собор, использовав Ющинского как наводчика, но тот отказался.
Детективы нашли свидетелей, показавших, что утром 12 марта из квартиры Чеберяк доносились шум и детские крики, а потом оттуда вынесли тяжелый предмет, завернутый в ковер, и что воры спустя несколько дней говорили между собой, что "пришили байстрюка".
Тем не менее, власти продолжали проталкивать "ритуальную версию". Особенно усердствовали министр юстиции Иван Щегловитов, крайний консерватор, прозванный в либеральных кругах "Ванькой-каином", и прокурор судебной палаты Юго-Западного края Георгий Чаплинский, который, по словам сотрудников, "в своих беседах поражал ненавистью, с какой он говорил об евреях".
Щегловитов командировал в Киев директора департамента Лядова, который, по словам участников расследования, "приехал с готовым мнением".
По воспоминаниям следователя Фененко, на совещании Лядов заявил, что министр юстиции не сомневается в ритуальном характере убийства, на что Чаплинский ответил, что очень рад тому, что министр держится такого же взгляда, как и он.
Лядов порекомендовал подчиненным самым внимательным образом прислушиваться к мнению черносотенца Голубева. "С ним [Голубевым] приходилось считаться всему составу киевской администрации; с ним считался и генерал-губернатор", - вспоминал директор департамента полиции Степан Белецкий. По словам начальника Киевского сыскного отделения Мищука, Голубев "выполнял в ходе следствия те функции, которые обычно выполняет прокурорский надзор".
22 июля 1911 года Бейлис был арестован. Поскольку оснований для задержания явно не хватало, Чаплинский специально ездил за разрешением к Щегловитову, проводившему отпуск в своем черниговском имении.
Вера Чеберяк дважды задерживалась и оба раза освобождалась по указанию Чаплинского. В ответ на возражения прокурора Киевского окружного суда Брандорфа тот заявил, что "не может допустить, чтобы по еврейскому делу была привлечена в качестве обвиняемой православная женщина".
При этом Русская православная церковь никаким образом не "отметилась" в деле Бейлиса, а многие священники разъясняли прихожанам, что разговоры о "еврейских жертвоприношениях" - чепуха.
Когда Голубев пришел к заместителю митрополита киевского епископу Павлу с проектом ходатайства на высочайшее имя о выселении из Киева всех евреев, архиерей отверг идею, сказав, что вина Бейлиса не доказана.
За ходом "дела Бейлиса" следил весь мир. Опубликованный 30 ноября 1911 года протест "К русскому обществу", составленный Владимиром Короленко, подписали 82 видных интеллектуала, в том числе Александр Блок, Максим Горький, Леонид Андреев, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский. Среди оппонентов власти оказался даже известный националист и монархист, издатель газеты "Киевлянин" Василий Шульгин.
В Германии протест подписали 206 представителей интеллигенции и общественных деятелей, в Британии 240, во Франции 150, включая Томаса Манна, Герберта Уэллса и Анатоля Франса.
Позиция противников Бейлиса сводилась в основном к тому, что не столь важно, виновен он или нет, а Россию надо спасать от "еврейского ига".
Черносотенная газета "Русское знамя" прямо призывала к геноциду: "Правительство обязано признать евреев народом, столь же опасным для человечества, сколь опасны волки, скорпионы, гадюки, пауки ядовитые и прочая тварь, подлежащая истреблению".
На подобные выступления власти смотрели сквозь пальцы, зато преследовали критиков "дела Бейлиса". Были закрыты две и оштрафованы 34 газеты, конфискованы 30 выпусков периодических изданий, четыре редактора подвергались аресту. Имели место попытки посадить за "клевету" отдельных лиц, в том числе Шульгина, но до этого не дошло: времена все-таки были уже не те.
Среди тогдашних российских "силовиков" и судей нашлось достаточно честных профессионалов, не убоявшихся давления сверху. Прокурор Брандорф и пристав Красовский поплатились за свою позицию должностями, а против начальника Киевского сыскного отделения Мищука даже состряпали уголовное дело.
Председатель Киевского окружного суда Грабарь отказался вести процесс, и Щегловитов заменил его присланным из Умани судьей Болдыревым, которому в случае "успеха" было обещано повышение в должности.
Министр внутренних дел Макаров и киевский генерал-губернатор Гирс советовали не доводить дело до суда, но Щегловитов настоял на своем, хотя и признавал в разговорах с подчиненными, что улики крайне слабы и он надеется "только на умелого председателя и на счастливый случай".
Процесс начался в Киеве 25 сентября 1913 года.
Присяжных тщательно подобрали: десять человек из двенадцати учились лишь в сельской школе, а некоторые были вообще малограмотными. Пятеро, включая старшину, являлись членами черносотенного "Союза русского народа". Напутственное слово председателя суда напоминало обвинительную речь.
На суд оказывалось моральное давление с обеих сторон. Защитники Бейлиса проводили демонстрации и студенческие сходки. Члены организации "Двуглавый орел" в последний день процесса, 28 октября, отслужили панихиду по Андрею Ющинскому в Софийском соборе, который находился напротив здания суда.
Присяжные признали Бейлиса невиновным.
Юморист Аркадий Аверченко откликнулся шуткой: "Абвинительный приговор - слово, которое с особенным смаком писалось не совсем грамотными правыми газетами. Как известно, Ажидания их не Аправдались".
Одни историки считают "дело Бейлиса" национальным позором, другие – триумфом российской правовой реформы и гласности, принесенных Александром II и Сергеем Витте. В отличие от Франции, в России не потребовалось двенадцати лет для торжества справедливости.
Источник: Русская служба Би-би-си