Майданы в Украине не меняют страну, превратившись в некое дежавю с прокручиванием устаревших механизмов национального сознания.
«Два года прошло, и что, выходит, всё зря?». Примерно так можно резюмировать настроения той части украинского общества, которая стала политической нацией. И для которой Майдан (крайний из всех происходивших, начиная с 1991 года) стал точкой самореализации через прямое действие. И точкой разочарования через традиционно завышенные ожидания, пишет Олег Покальчук, социальный психолог, писатель, в колонке, опубликованной в №6 журнала Корреспондент от 19 февраля 2016 года.
Общественный диалог о Майдане вёлся и ведётся в ретроспективной манере. Это разговор, обращённый в героическое прошлое. Он драматичен. Но и удобен, потому что прошлое всегда понятно даже невеждам, это вечное дежавю
Все эти два года общественный диалог о Майдане вёлся и ведётся в ретроспективной манере. Это разговор, обращённый в героическое прошлое. Он драматичен. Но и удобен, потому что прошлое всегда понятно даже невеждам, это вечное дежавю.
Поэтому у этого диалога нет никакой перспективы превратиться в новую политическую философию страны, соответствующую вызовам времени, и власть, будучи консервативной по определению, это понимает и всячески ритуально поддерживает.
В человеческом измерении произошло следующее. Мощный социальный толчок имел тектонические свойства, то есть был более чем серьёзен. Но произошёл всё же под влиянием накопившихся за десятилетия отложенных внешних и внутренних проблем страны.
Человеческий фактор здесь был важен как собственно взрывчатый материал, но он состоялся ярко и открыто, как горение пороха или другого вещества на открытом пространстве, а не в герметичном цилиндре снарядной гильзы, выталкивающем снаряд на поражение цели.
Отсюда и отвратительное, жалкое зрелище — все вип-претенденты на формальное лидерство Майдана, их откровенный коллаборационизм, их постоянная, ежедневная наглая ложь и полная беспомощность революционной толпы против кучки политических шарлатанов, демагогов и диджеев.
И немедленное забытьё формального повода революции достоинства — договора об ассоциации с ЕС. Документ-то, как мы по нынешним временам понимаем, был совершенно фуфловый и глубоко барыжный. Никакой духовностью там и близко не пахло, но как повод — сошло. И забыли сразу, вместе с майдановским чаем и зонтиками.
Поэтому констатируем прежде всего вытеснение из массового сознания всех нескладух и нестыковок того периода, ибо неудобно. Потому что, если бы понимали, чем обернётся в итоге, то уж точно вели бы себя по-другому, но история не знает сослагательных наклонений. Поэтому вспоминать, как сильно лоханулись, не хочется. Ведь было же реально всё круто, ну вот и достаточно.
То есть, из этого прямо следует перенос собственных просчётов (или даже отсутствие расчётов как таковых) на нынешнюю власть. Безусловно, её, власти, поведение заслуживает всяческого осуждения с точки зрения её обещаний, да и тех высоких запросов, которое общество Майдана для себя поставило как критерий.
Но поскольку общество не собиралось давать деньги власти на обустройство страны, а хотело получить от неё деньги на обустройство себя, то логично, что власть танцуют те люди, кто её ужинает. Это логично, но обидно, ведь невроз переноса — чёткая преграда для развития.
Говорят всё громче о некоем экстремизме Майдана. Начали это «ватники», затем те, кто хотел бы волшебным образом вернуться в довоенное прошлое, тоже начали этому подпевать. А это уже электорат. А власть хочет переизбраться. Фальшивит, но тоже подтягивает.
В данном случае уместнее говорить об экстремуме. Это не просто крайность, а максимальное или минимальное значение функции на заданном множестве исторических событий.
У нас — максимальный накал страстей и жертв для данного поколения. И минимальная эффективность с точки зрения ожиданий и последствий
У нас — максимальный накал страстей и жертв для данного поколения. И минимальная эффективность с точки зрения ожиданий и последствий. Нельзя же результатом считать бегство Януковича — так 100 лет назад безграмотные крестьяне радовались, что большевики прогнали царя. Сегодня это и не царь, и не большевики, и не прогнали — дело-то живо.
И ещё немного математики: чтобы функция стала экстремумом, нужен ряд достаточных условий. Так вот, Майдан — это функция, которая возникает снова и снова (посмотрите, горечи ради, славословья давних лет о «революции на граните»). Функция, похожая на «грабли», потому что достаточные условия либо не находятся, либо заимствуются из исторических или западных образцов и, следовательно, не обладают необходимым значением.
Чтобы Майдан стал национальным экстремумом, он должен прекратить своё существование в том ритуальном виде, в котором существует как часть новейшей политической культуры. Которая всех приятно пугает, но ничего в оном государстве не меняет.
***
Этот материал опубликован в №6 журнала Корреспондент от 19 февраля 2016 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.