Заключенные, оставшиеся в колониях на территории ДНР, провели два года под обстрелами. Наш корреспондент увидел, как их забирают.
Фамилия? Год и место рождения? Каким судом осужден? Срок?” — офицер Госпенитенциарной службы сверяет записи на титульном листе уголовного дела с ответами коротко стриженного мужчины в тюремной робе, пишет Игорь Бурдыга в №29 журнала Корреспондент от 29 июля 2016 года.
Между двумя автозаками — пять метров нейтральной территории, вокруг — десяток нацгвардейцев и боевиков-сепаратистов настороженно зыркают друг на друга, не убирая пальцы со спусковых крючков. Чуть дальше залегли снайперы. В такой “дружелюбной” атмосфере на прошлой неделе прошла шестая по счету передача украинским властям заключенных из колоний, расположенных на территории самопровозглашенной “ДНР”.
Если стреляют – падайте
Из Краматорска выезжаем рано утром: два автомобиля с нацгвардейцами, между ними в бусике мы с представителями офиса уполномоченного по правам человека. Путь неблизкий — по раздолбанным донбасским дорогам трясемся четыре с лишним часа.
— Вы, главное, запомните: если будут какие-то провокации, падайте на землю, сворачивайтесь в позу эмбриона и не шевелитесь. Машина не укрытие, обочина не укрытие, — поучает с переднего сиденья офицер Нацгвардии.
— Да все в порядке будет, не в первый же раз, — успокаивает его омбудсмен Валерия Лутковская.
— Моя задача, чтобы не в последний, — мрачно улыбается нацгвардеец.
В 11:00 мы тормозим у заправки на трассе Донецк — Мариуполь в нескольких километрах от контрольно-пропускного пункта (КП-ВВ) Новотроицкое. Здесь нас уже дожидаются два автозака и машина с сотрудниками пенитенциарной службы. До места обмена — нейтральной полосы за “нулевым” блокпостом — минут 15 езды. Но передача назначена на 12:00. — Может, свяжетесь с ними, сдвинем на пораньше, — спрашивает Лутковскую один из офицеров Нацгвардии. — Чего ждать?
— Сейчас попробую, — омбудсмен проверяет мессенджер на телефоне. — Нет, не получится. Последний раз в сети еще в восемь утра появлялся.
— Да, они ж как к блокпостам ехать, даже батареи из телефонов вынимают, чтобы не подслушивал никто.
Нацгвардейцы начинают инструктаж.
— Останавливаемся тут, на мост не поднимаемся. Давайте, чтоб не как в прошлый раз, когда ваш автозак аж до сепарского блокпоста разогнался. Подъезжайте по очереди, погружаемся спокойно, без нервов, парни залягут здесь и здесь, — офицер с позывным “Механик” подробно проговаривает план. — Если что-то пойдет не так, если обмен сорвется, мы не будем выяснять отношения — отходим к блокпосту, там решаем, что делать.
— Не обмен, а передача, — привычно поправляет омбудсмен. — Мы никого не отдаем взамен, мы только забираем на подконтрольные государству территории тех людей, за которых Украина несет ответственность. Ну или должна нести.
Осужденные сбежали из колонии в “ДНР”
Процесс эвакуации исправительных учреждений из зоны проведения АТО можно смело назвать провальным. Соответствующее решение СНБО было введено в действие лишь в ноябре 2014 года, — спустя полгода активных боевых действий. Выполнить его было уже невозможно.
Единственная колония, которую смогли эвакуировать, — женская зона в Червонопартизанске (сейчас — Вознесеновка) Луганской области с минимальным уровнем безопасности, не требовавшем вооруженного конвоя.
Всего, по данным Пенитенциарной службы, на неподконтрольных территориях Донбасса по состоянию на 1 ноября 2014 года оставалось почти 16 тыс. заключенных
Всего же, по данным Пенитенциарной службы, на неподконтрольных территориях Донбасса по состоянию на 1 ноября 2014 года оставалось почти 16 тыс. заключенных: 9,5 тыс. в Донецкой области и 6,4 тыс. в Луганской.
Зиму 2014-2015 годов заключенные Донбасса прожили под постоянными обстрелами, в холоде и голоде. Бюджетное финансирование колоний оборвалось еще осенью, а у властей самопровозглашенных “республик” хватало и других забот.
В Енакиевской колонии № 52 максимального уровня безопасности уголовники отапливали камеры мебелью и своими фуфайками.
На туберкулезных зонах “доходили” без лекарств зэки с открытой формой заболевания и больные СПИДом.
В начале весны 2015 года часть заключенных 23-й исправительной колонии из Чернухино Луганской области совершила побег из практически бесконтрольной зоны и,
добравшись до украинского блокпоста, попросила “посадить их в нормальную тюрьму”. А их “братья по несчастью”, воспользовавшись ситуацией, присоединились к вооруженным группам сепаратистов.
Тогда же начались и активные переговоры по поводу передачи “сидельцев” на подконтрольные территории.
— Нам постоянно поступали обращения от самих осужденных, их родственников с рассказами об ужасных условиях содержания и с просьбой забрать их “назад в Украину”, — вспоминает Лутковская. — Мы разговаривали с МВД, с Минюстом, но те ничего не могли сделать — для этапирования зэков нужен спецназ, а кто позволит Нацгвардии заехать, например, в Макеевку? Тогда при посредничестве Комитета ООН по правам человека переговоры начались между нашим офисом и омбудсменом так называемого “ДНР”. Вот кое-как договариваемся.
В начале июля 2015 года донецкие сепаратисты передали украинским властям первых девять заключенных — иностранных граждан, дожидавшихся экстрадиции. Через месяц — еще 20 человек из донецкого следственного изолятора, полтора года дожидавшихся решения суда. С тех пор передачи происходят каждые два-три месяца. Всего на подконтрольные территории за год вернулось 87 заключенных. Я надеюсь, что еще 23 человека мы заберем сегодня.
— Если честно, я сама до конца не понимаю, по какому принципу идет процесс, — разводит руками Лутковская. — Мы передаем им списки фамилий осужденных на основе заявлений родственников, но можем получить совсем других людей. Для перевода нужно формальное обращение заключенного к руководству колонии. Эти обращения там рассматриваются по несколько месяцев. А коррупцию в этом вопросе заключенные отрицают.
Отдельный вопрос: передача уголовных дел заключенных из Артемовского СИЗО, часть из которых рассматривалась судами на неподконтрольных территориях. У подозреваемых давно закончились сроки содержания под стражей, приговоры по их делам так и не были вынесены, а тома судебных дел со всеми уликами и доказательствами, и показаниями свидетельств хранились в архивах судов Макеевки, Горловки, Донецка.
— Мы начали обращаться в суд и добились того, что почти 30 человек вышли на свободу — им изменили меру пресечения. А в декабре 2015-го, прямо под Новый год, мне сделали подарок: передали 176 дел из судов Горловки, Макеевки и других. Сейчас ждем еще 83 дела.
Тюремщики: отношения напряженные
Ближе к полудню нацгвардейцы поправляют жилеты и перезаряжают оружие. Спецназовцы пенитенциарщиков прячут лица под черными платками, совсем молодой парень опускает рукава форменной рубашки, прикрывая татуировки на предплечье. Мы заезжаем на КПВВ. Здесь сегодня относительно немноголюдно — очередь на въезд из “ДНР” растянулась едва ли на километр. Договариваемся с пограничниками о перекрытии блокпостов — посторонние во время передачи заключенных на “нейтралке” не нужны.
— Готовы? Ну, с богом, — шуршат переговоры по рациям.
На “ноль” въезжаем медленно, останавливаясь на просвете разделительной полосы. Автозак “дээнэровцев” дальше по трассе метрах в трехстах — значит место передачи опять недосогласовали.
— Я поеду, договорюсь, — Лутковская в белом как флаг парламентера платье прыгает в пикап военных.
Нацгвардейцы занимают позиции. Пара снайперов под прикрытием нашего буса залегает метрах в ста от точки передачи. Остальные поднимают автоматы. Наконец, пикап возвращается задним ходом, за ним выдвигается автозак сепаратистов.
— Иваныч, ты ли это? Неужто на повышение пошел? — с иронией кричит своему визави “с той стороны” Виталий Остапенко, первый замначальника управления Пенитенциарной службы в Донецкой области.
“Иваныч” молча машет рукой: мол, ближе к делу. Между бывшими коллегами чувствуется заметная неприязнь: Остапенко, как и начальник управления Сергей Грабовский, перевелся на подконтрольную территорию из Донецка с началом АТО. Однако немало их коллег осталось на территории “ДНР”, продолжив руководить исправительными учреждениями уже под руководством сепаратистов.
— Видишь, какие мрачные. Они же сами понимают, что это не навсегда, что мы рано или поздно вернемся, и они сами окажутся за решеткой. Ничего, выберем для них зону самую “голубую”, — мрачно шутят пенитенциарщики уже после передачи.
На асфальт между автозаками сыпятся “сидоры” — сумки с нехитрыми пожитками зэков. “Иваныч” достает из кабины дела и передает их Остапенко. Тот сверяет лица заключенных с фотографиями, задает вопросы.
— Почему месяц рождения не совпадает? Ваш косяк, -—- раздраженно отпускает он “Иванычу”. Заключенные скороговоркой чеканят статьи приговоров: 186-я, 187-я, 115-я, 116-я, грабеж, разбой, умышленное убийство. Сроки от семи до двенадцати, из 23 осужденных 10 — “пэжэ”, пожизненников.
— Да, в этот раз нам весь цвет достался, — отмечает Лутковская, теперь уже просто наблюдающая за работой тюремщиков.
Со стороны так называемого “ДНР” процессом управляет Дмитрий Попов, руководитель аппарата местного омбудсмена Дарьи Морозовой. На наши вопросы он отвечать отказывается.
— Сколько заключенных сейчас остается на неподконтрольных Украине территориях? Сколько из них написали заявления о переводе?
— Я не могу раскрывать эту информацию. Заявления рассматриваются в установленном порядке.
Да, на них иногда уходит по паре месяцев. Но украинская сторона тоже затягивает процесс.
На все про все у нас уходит около 40 минут. Дела упаковали в два больших мешка, зэков заперли в “стаканах” автозака, “сидоры” свалили в проход. Одному из осужденных становится плохо — полдня в душном кузове на жаре. Врач протягивает ему таблетку валидола.
После чего автозаки наконец-то отъезжают к своим КПВВ. И военные открывают пост для гражданских. На “нейтралку” высыпается поток машин и пешеходов. Через тонированные стекла “газели” мне видно, что люди с явным неодобрением смотрят на наш конвой — затянули и без того небыструю процедуру прохода блокпостов.
“Условия содержания стали как в России”
На Новотроицком пограничники начинают оформлять въезд заключенных. Воспользовавшись заминкой, мы пытаемся расспросить новоприбывших об условиях содержания. Те отвечают неохотно — жалуются на жару и усталость.
— При так называемом “ДНР” режим стал строже, прямо как в России, — со знанием дела рассказывает немолодой заключенный из крайнего “стакана”. — Телефонов нет, ларька нет. Тех, кто заявления о переводе пишет, прессовать начинают: в изолятор сажают, нарушения находят.
Впрочем, к давлению со стороны “начальства” зэки привыкли. Поэтому заявления на перевод пишут многие: кто-то рассчитывает на условно-досрочное, кто-то мечтает скостить срок по “закону Савченко”. А пожизненники просто хотят лучших условий содержания.
— Они что делать начали: пересуживают всех по своему, так называемому Уголовному кодексу. Меня тоже хотели, но я в отказ пошел: “ДНР” — это миф, ее не существует, меня Украина осудила.
— Что, воспарил духом? — подошедший Виталий Остапенко обращается к заключенному как к старому знакомому. — Морем запахло?
— Запахло, начальник, ой запахло, — улыбается тот. С Новотроицкого заключенных отправят в Мариуполь, там после бесед с СБУ начнется процесс распределения их по колониям в зависимости от свободных мест в учреждениях и места проживания родственников осужденных.
Между тем, по неофициальной информации, в Кировской 33-й колонии среднего уровня безопасности остались еще 325 заключенных.
— А чего их куда-то везти? Выпустить их на передовую, пусть траншеи роют, — возмущается нацгвардеец “Механик”. — Зря только бабки на них тратим.
— Я уже привыкла к таким предложениям, — отвечает Лутковская. — Но этим зэкам не в окопы, а в больницы надо.
Лутковская признается: офис омбудсмена не отслеживает судьбу всех переведенных заключенных, но отмечает:
— Насколько мне известно, у Палагнюка [глава Госпенитенциарной службы] была позиция: если заключенный сам вернулся на подконтрольную территорию, надо постараться сделать так, чтобы он поскорее вышел. За исключением, конечно, пожизненных.
Забрать зэков из Крыма невозможно
Процессом передачи заключенных в офисе омбудсмена в целом довольны. Да, пока из 9,5 тыс. оставшихся в “ДНР” заключенных удалось забрать лишь 110 человек. Но это лучше, чем ничего.
Гораздо хуже обстоят дела с неподконтрольными районами Луганской области, где по состоянию на ноябрь 2014 года находилось 6.426 человек.
— Мы переписываемся там с одной женщиной, которая называет себя депутатом, — рассказывает Лутковская. — Но обсуждаем пока лишь заведения социальной сферы. До каких-то конкретных шагов еще далеко.
Еще более печальная ситуация с крымскими тюрьмами и колониями. Организовать передачу заключенных с полуострова на материк невозможно юридически — исправительные учреждения и СИЗО перешли под юрисдикцию России, которую не признает Киев.
Сейчас нам даже неизвестно точное количество заключенных, желающих перевестись. По информации правозащитников, речь идет о 20 осужденных. Но, скорее всего, их больше. Весь последний год офис Лутковской пытается подписать меморандум с российским омбудсменом, чтобы забрать этих людей. Однако пока безрезультатно.
***
Этот материал опубликован в №29 журнала Корреспондент от 29 июля 2016 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент, опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.